Социокультурные трансформации: типы, модели, границы. Фундаментальные исследования Социокультурная трансформация россии

«Социокультурная трансформация российского общества и перспективы формирования неоконсервативной субъектности» (по результатам исследовательского проекта «Томская инициатива»)

В современной России завершается очередной виток глубинной социокультурной трансформации. Это проявляется как в определенной ценностной унификации, так и в усилении неоконсервативных тенденций в менталитете россиян. Однако генезис и долгосрочные последствия этого процесса пока полностью не ясны. Результаты исследования, выполненного в рамках проекта «Томская инициатива» в 2001г., позволяют поразмышлять о соотношении традиционных и нетрадиционных составляющих в «неоконсервативной волны». Показывается, что процесс разрушения традиционного сознания носит необратимый характер, традиционные ценности присутствуют главным образом, лишь на «парадном» уровне, наблюдается демифологизация и рационализация массового сознания. Все это создает труднопреодолимые социокультурные барьеры на пути перехода российского общества к стратегии органичной модернизации, идея которой все чаще привлекает к себе внимание политических кругов. Складывается впечатление, и результаты исследования в какой-то степени это подтверждают, что кризисное развитие посткоммунистической России имманентно глубинному социокультурному кризису посттрадиционного российского общества, и оно несет за последствия кризиса не меньшую, как минимум, ответственность, чем уже привычно критикуемые посткоммунистические элиты.

1. Общая постановка целей и задач исследования

Одной из основных задач, которые ставил перед собой исследовательский коллектив проекта «Томская инициатива», являлось выявление точек роста для формирования так называемой «новой субъектности». Пройдена ли крайняя точка социального и национального распада в современной России? Возможна ли регенерация традиционных ценностей российского общества, вокруг которых интегрировалось на протяжении веков национальное самосознание? Насколько глубоки модернизационные ростки в трансформации ментальности россиян? Вокруг каких ценностей и мифов можно сплотить общество?
Действительно, переживаемый российским обществом кризис является, в первую очередь, кризисом субъектности, во многом обусловленным процессом «запаздывающей» или «догоняющей» модернизации 90-х годов. «Проблема запаздывающей модернизации России является одной из центральных проблем современного обществоведения…» (22). В результате неорганичности процессов модернизации внутренний социально-культурный конфликт между отдельными фрагментами общества (группы, ориентированные на идеологию догоняющей модернизации и группы, ориентированные на традиционалистские ценности) на каком-то этапе стал доминировать над осознанием исторической общности. Внутренние этнические скрепы оказались слишком слабы, чтобы на руинах суперэтнической империи смогло полноценно сформироваться национальное государство. В результате за более чем десять лет попыток догоняющей модернизации, страна длительное время не могла породить адекватных национальных лидеров, выработать общенациональную идеологию, сформировать внутри страны значимые политические субъекты.
Налицо отсутствие или недостаточность мотивации для исторического цивилизационного творчества, в частности, предполагающей идентичность с глобальной общностью (этнос, суперэтнос) и мобилизационную компоненту (жертва текущими интересами ради стратегических). Наблюдается этническая усталость, потеря энергетики, а на политической практике – неспособность ни выдвинуть адекватных политических лидеров, ни консолидироваться вокруг значимых общественных целей. Как отмечает И. Г. Яковенко, «исследования последнего десятилетия фиксируют атомизированный характер российского общества и практическое отсутствие горизонтальных связей, формируемых по моделям общества гражданского. Постсоветский человек не просто лишен навыков и моделей их формирования, но ориентирован на альтернативные варианты. Он решает свои проблемы в системе теневых, коррупционных, клиентальных отношений. Теневой рынок трактуется специалистами как деятельная альтернатива идеальным моделям правовой демократии и гражданского общества» (38, с.172). Современное российское общество напоминает рассыпающийся песок, из которого не удается создать устойчивых социальных конструкций (может быть, кроме самых примитивных, самоорганизующихся по принципу «мафии»), а сами элементы общества, попадая сейчас или в перспективе в зону притяжения иных цивилизационных ядер, неизбежно теряют собственную идентичность. «В нынешней российской ситуации ведущим звеном рационализации действительности оказывается моральное сознание, сопряженное с чувством ответственности каждого за положение дел в стране, ибо маятник индивидуализации личной ответственности достиг опасного предела» (8, с.66). Социологи отмечают, что «в нынешних условиях люди значительно чаще отмечают свою принадлежность к «малой» родине, чем к «большой», то есть в определенном смысле идентифицируются скорее с локальной, чем с социетальной общностью» (17, с.422). В той же работе Ю. Левада отмечает, что «навязчивый общественно значимый страх утраты социальной, национальной, личностной идентичности – характерный показатель общественного кризиса» (17, с.424). Фактически в качестве основной признают проблему субъектности участники методологического семинара А. Ахиезера «Социокультурные методы исследования российского общества». «Нужен новый метод, который поможет понять наше общество как расколотое, где на первый план выходит повышение способности людей противостоять дезорганизации. Культура многослойна, иерархична, внутренне противоречива. Но важнейшее, а может быть и центральное место в ней занимает программа деятельности субъекта. В повседневной деятельности люди действуют в соответствии с исторически сложившимся содержанием культуры. В любом социальном субъекте - от общества в целом до личности со всеми промежуточными ступенями между ними в виде сообществ - существует своя субкультура. Она содержит и программу деятельности соответствующего субъекта» (19).
Научная школа А. Ахиезера и И. Яковенко в своих многочисленных работах выдвигает концепцию исторического развития России, согласно которой безсубъектность имманентно присуща российскому обществу во все периоды его существования, а низовая социальная стихия всегда противостояла любым попыткам формирования государственности, насаждаемой исключительно сверху. «Анализ исторического опыта динамики российского общества показывает, что для истории страны была характерна острая недостаточность институционального развития большого общества, недостаточная "наполняемость" большого общества необходимыми для его нормального функционирования институтами, их незрелостью, слабой расчлененностью, ценностным тяготением к культурному и организационному синкретизму. Например, Б. Чичерин и В. Ключевский писали о слабости сословно-представительских учреждений, которые не были результатом органического развития общества, но результатом усилий правительства. Слабость институционального творчества - результат несоответствия между мощью архаики и государством» (3). В результате российская власть во всех ее ипостасях и во все исторические эпохи оказывается обречена на авторитаризм, тотальный контроль и безграничный патернализм. Между тем, по мнению этой группы авторов, именно рост способности формировать институты по сути и составляет сердцевину прогресса общества. Идеологически близкий школе А. Ахиезера социолог Константин Костюк также объясняет неудачи очередной попытки модернизации именно давлением архаического пласта менталитета и социальных отношений. «При достаточно глубоком усвоении западноевропейских модернизационных моделей Россия всегда умела сохранять нетронутыми базовые структуры традиционного общества, которые и блокировали ее дальнейшее самостоятельное развитие. Наиболее очевидным видится противоречие между современными и традиционными чертами социума проявились в тоталитарном советском обществе, которое, участвуя на равных с современными демократическими обществами в технической революции, восстановило при этом основы самого архаичного досовременного социума с элементами сакрализации сознания и восточного деспотизма. Демонтаж этих структур лишь изменил формы всепроникающего противоречия между архаикой и модерном, нашедшего выражение в многочисленных контрастах постсоветской российской действительности. Переплетение старого и нового, традиции и новаций в социальной органике российского общества столь многообразно и сложно, что не позволяет применять стандартные модернизационные концепции к России» (16, с.2). В качестве социокультурной особенности, не позволяющей России проводить модернизацию по западноевропейским образцам, В. А. Ядов отмечает то известное обстоятельство, что «конфигурация российского общества пирамидальная, основанная на вертикальных взаимосвязях: властные структуры – граждане. Трансформации в российском обществе – результат активности социальных субъектов, акторов исторической драмы, но этими субъектами выступают не «третье сословие», как это было во Франции, не «пионеры», осваивавшие североамериканский континент, но фигуры императора, вождя, руководящей партии (точнее, ее правящей верхушки), президента и его окружения и, как мы наблюдаем сегодня, теневых олигархов и авторитетов» (32, сс.12-13). Если исследователи либеральной школы сетуют на социокультурные барьеры, сохранившиеся от архаики, то антилибералы, напротив, интерпретируют неудачи модернизационного процесса аналогично, но с обратным знаком: в давлении архаичных платов они видят только плюсы. Так по мнению Л. Мясниковой, многие черты национального характера противоречат рыночным отношениям; развитие России может идти только по пути сохранения несвободы; «такие слова, как «реформа», «демократия», «либерализм», «рынок», «свобода», не должны присутствовать в идеологии в качестве знаковых понятий – они полностью дискредитированы и ничего, кроме кодирования пустоты, не несут» (33, с.44). Среди «антимодернизационных» характеристик ментальности россиян, по причине наличия которых пробуксовывают рыночные реформы, называются также «патерналистские ориентации, представления о социальной справедливости, антиинтеллектуализм (только на бытовом уровне), коллективизм (37, с.142).
На наш взгляд, корни сегодняшней российской безсубъектности в большой степени лежат в минувших эпохах, но не в глубинах традиционализма, а, напротив, в процессе форсированного разрушения традиционного общества в первой половине ХХ века. Распад традиционного общества породил специфический феномен «советского традиционализма», поглотившего собой иные традиционалистские структуры и мифы. Феномен «советского фундаментализма», столь явно проявившийся в 20-50-е годы ХХ века, во многом объясняется своим происхождением из недр крестьянского традиционного общества, находившегося в течение длительного периода времени на положении «особой» страты с минимальной вертикальной мобильностью, и своеобразной религиозностью, во многом противоречащей секуляристским тенденциям России 18-20 веков. Особенно ярко проявились эти тенденции в период 17-19 вв. «Петровские реформы, культурный раскол общества по вертикали: простонародье осталось в восточно-христианской культуре, а знать стала западнической, народ стал воспринимать барина почти как иностранца, чужака. Петровские реформы по разрушительному действию для русской культуры и общественной структуры явились продолжением никонианских…» (18, с.56). «Российские крестьяне хотели жить, а значит страстно желали превратиться во что-то иное. Советская власть обеспечила два пути «превращения в другое»…Советский чиновник, которому подчинялась община, не прилетел с Марса. Во многих случаях он был крестьянин. Его породило само же крестьянство, он и жертва, и палач. Он может быть по своему происхождению сыном раскулаченного, не обязательно он из бедняков и босяков». (13, с.185). Социокультурный кризис ХХ века был усугублен перемещением очага традиционной культуры с Севера на Юг. По мнению историка В. Махнача, «сегодня мир Русского Севера погиб, его практически больше нет» (20, с. 115-128). Феномен же советского традиционализма с его колхозным строем в значительной степени характерен для Русского Юга и является, в свою очередь, порождением субкультуры русского полустепного Юга. «Часто задают вопрос: у нас возникли колхозы, потому что крестьяне жили общинами? Что, община – прототип колхоза? Ни в коем случае… Именно с Севера – сохранение общины как содружества бывших собратьев» (20, с.122). Существует точка зрения, что в первой половине ХХ века в России победила архаичная догосударственная структура общественных отношений, да и сейчас «большое общество сформировано в значительной степени на архаичной эмоциональной основе, на господстве инверсии, что привело к расколу, к опасному разрыву культурного поля, к слабости базового консенсуса, слабости конструктивной напряженности». Именно с этим связывается раскол между двумя «суперцивилизациями – традиционной и либерально-модернистской», определяющий социокультурную специфику России (2, с.142).
С распадом советского фундаменталистского общества (черты распада стали появляться в 50-е и 60-е годы, а в 70-е советское общество практически утратило фундаменталистские черты), произошел и фактический этнический распад, утрата общенациональной субъектности. Догоняющая модернизация в качестве официальной идеологии 90-х годов сделало ситуацию еще более драматической, так в ее ходе «социально поощряемой» моделью поведения (в модернизационных сегментах общества) стала установка на крайнюю индивидуализацию жизненных алгоритмов, на «спасение с тонущего корабля» российской субъектности в одиночку. Однако «неоконсервативная революция» в российском обществе, произошедшая в 1998-2000 гг., существенно изменила вектор общественного запроса и основные парадигмы массового сознания. «Продолжавшаяся пятнадцать лет революционная эпоха, скорее всего, заканчивается. В России устанавливается постпереходный режим политической власти. Пережив глубокую «ломку», связанную с попытками форсированной модернизации по «догоняющему» типу, общество на уровне ценностей адаптировало перемены к своей социально-исторической «органике». Возрождается традиционная «русская власть» со своей традиционной социальной базой и традиционными политическими приоритетами» (5). Сформировалось очевидное ядро новой «партии порядка», которое при благоприятных условиях может стать «точкой роста» для новой субъектности, возможно даже нового этногенеза. «На каком ценностном фундаменте будет возводиться цивилизационное тело новой России? …Такой идеей может стать в России просвещенный консерватизм, либеральный патриотизм…» (1). Связанная с этой идеей неоконсервативная идеология «адресуется активному меньшинству и содержит рациональное и прагматическое обоснование модернизации и постмодернизации, мобилизующей силы для обновления общества» (7, с.129). Вместе с тем неоконсервативная волна является продуктом модернизации. «В советский и постсоветский период в народном сознании произошел коренной сдвиг, проявившийся в отторжении большинством россиян традиционных представлений о самобытности России, противопоставляющих ее западной цивилизации» (12).
Однако разорванность традиции неизбежно компенсируется усилением архаики в социальных отношениях. И «неоконсервативная волна» в современной России во многом воспроизводит архаику, в том числе дохристианскую. По мнению уже цитировавшегося исследователя, «архаика появляется в современном обществе только вследствие неспособности выполнять традицией свои функции, вследствие вытеснения традиции в ходе модернизации. В этом смысле архаика - законное дитя модернизации, правда, неорганической, экстремной модернизации. Еще более парадоксальным является то, что архаика сама может быть источником модернизации и разрушения традиции. Связка традиция-модернизация является элементом классической европейской модели развития. Модернизация мыслится в этой модели как инновационный процесс на основе традиции, устойчивой основы общества. Модернизация не отменяет и не деформирует традицию, а постепенно реформирует ее. Традиция, в свою очередь, не блокирует модернизацию, а ограничивает ее, приспосабливая к существующим отношениям, и медленно приспосабливается сама. Возникающее отсюда развитие становится плавным процессом смены социальных форм и их постоянного усовершенствования. В идеальном случае переход к обществу модерна в этом случае происходит без революций. Жизнь традиций в обществе модерна ускоряется - они существуют не тысячелетия, как прежде, а лишь поколения. Но при этом они сохраняются в максимальном объеме. Идеальной для этой модели являлась Англия 18 - 19 вв. - традиционная, сдержанная, педантичная, в то же время ранее всех индустриализированная и более всех инновационная. Тем не менее, избежать модернизационных революций не удалось ни одной крупной нации - ни англичанам, ни даже США, которые имели неоспоримое по сравнению с европейцами преимущество - отсутствие исторической инерции, балласта статичных традиций. Странам, где эти революции приняли наиболее радикальные формы, например, Франции, была обеспечена длительная политическая нестабильность». Неизбежность революций делает недостаточной модель традиции - модернизации и побуждает дополнить ее еще одним элементом - архаикой. Именно столкновением архаики с модерном вызываются эти революции, и не обязательно влекут за собой победу модерна. В этой интерпретации концепция модерна не ограничивается лишь инновационным процессом и преодолением традиций. Противостояние традиционных обществ и обществ модерна имеет содержательно-духовные основания. Модерн полностью отрицает дух архаики. Движению назад он противопоставляет движение вперед, возвращению в изначальность природы он противопоставляет конструирование культуры. Иррациональности архаики противостоит рациональность модерна, синкретической слиянности "всего со всем" - дифференциация и специализация, сакральности культурного мира - его гуманность. Традиция в этом случае - линия фронта в арьергардных боях с архаикой, последняя граница культуры, отделяющая человека от природы. Таким образом, классическая модель традиция - модернизация уступает в современной теории место модели архаика - традиция – модерн». Балансирование традиции между архаикой и модернизацией, с трудом поддерживаемое в странах органической модернизации, т.е. в Европе, едва ли можно было удержать в странах догоняющей модернизации. За десятилетия здесь предстояло сделать то, что в Европе строилось столетиями. Не оставалось времени реформировать старые традиции, их приходилось отменять и вводить новые порядки, учреждения, нормы (16, с.6).
Можно с большой долей уверенности утверждать следующее:
1. Субъектность, связанная с мифами и ценностями советского традиционализма, является отмирающей, что исключает регенерацию коммунистического фундаментализма в какой бы то ни было форме.
2. Досоветский традиционализм также не регенирируем, поскольку в свое время был практически полностью «переварен» советским традиционализмом, что исключает в России собственно консервативную революцию с восстановлением субъектности досоветского патриархально-православного строя.
3. Единственной реальностью в современной России является «неоконсервативная революция», однако глубина ее перспектив и уровень формируемой ею социальной субъектности остаются неясными. Фиксируется формирование базовой системы ценностей, основанной на совмещении идей прогресса и социальности (в отличие от анархо-индивидуалистического модерна периода догоняющей модернизации), однако мотивационный потенциал данной системы ценностей требует тщательного изучения.
4. Состояние российского этноса, характерное для периода 80-90-х гг., может не позволить ему в ближайшем и отдаленном будущем адекватно ответить на геополитические, цивилизационные и демографические вызовы. Все это делает крайне актуальной задачу объективного анализа происходящего этнического распада, или, напротив, этногенеза.
Все это предполагает два ключевых направления анализа нынешнего состояния социокультурной составляющей российского общества – проблема целостности социокультурного кода нации, с одной стороны, и проблему связанной с этим субъектности, то есть способности общества или его сегментов к действиям мобилизационного типа.
В чем проявляется размытость, разорванность современной российской нации, размытость ее этнической, культурной, общегражданской и исторической идентичности? Можно предположить наличие следующих тенденций:
«Слабая» этничность современных русских, которые плохо консолидируются на этнокультурной основе, легко теряют свой культурный генотип в условиях иной этнокультурной среды (особенно на «Западе»). Сравнение этнокультурных характеристик русской диаспоры на «Западе» и на «Востоке» заставляют предположить, что в первом случае русская идентичность размывается при однократной смене поколения, а во втором случае – сохраняется на продолжительный период. Это означает, что «экспансия с Востока» угрожает территориальной целостности России, но не русской идентичности, а «экспансия с Запада» – соответственно, наоборот.
Разрыв с «традиционной составляющей». По мнению ряда культурологов, в период после форсированного распада традиционного общества, в России наблюдаются элементы нового этнокультурного генезиса нации, причем вокруг новых, нетрадиционных культурных доминант.
«Субэтничность» современных русских, связанная, в первую очередь, с поселенческим фактором («культура мегаполисов»), так и формированием новых центров этнокультурного тяготения, помимо традиционных (регионализация этноса).
Другим проявлением «субэтничности» является существование альтернативных этнокультурных характеристик у определенной части русской диаспоры, в том числе компактных групп русских мигрантов в России, для которой типична мотивация «малой группы».
Процесс разложения базового этноса привел к появлению в обществе устойчивых групп, выделяющихся на основе приверженности тем или иным мифологическим конструкциям. В превращенном виде эти мифы в значительной степени определяют идейно-политическую сегментацию современного российского общества.
Частичный распад исторически сформировавшегося суперэтноса с русским ядром и выстроенными взаимоотношениями с иными этническими группами, что связано с глубинной переоценкой этнических ролей и стереотипов внутри нового суперэтноса.
Деформация цивилизационной компоненты идентичности, переоценка роли и значимости в новом мировом («глобальном») процессе.
Происходящее на рыхлом этнокультурном фоне социальное расслоение усиливает распад общества за счет формирования «культуры бедных» и «культуры богатых», порождает образ «внутреннего врага».
Хаотическая трансформация социальной структуры привела к размыванию социальной и профессиональной идентичности, внедрению «достижительных» мотиваций, не свойственных соответствующим социальным группам.
Наблюдается также поколенческий разрыв, в частности иные этнокультурные характеристики у части молодежи, социально сформировавшейся уже в 90-е годы.
Все это ведет к атомизации общества, развитию локальной идентичности за счет глобальной.
Целью исследования являлся анализ процессов распада и консолидации российского общества, выявление устойчивых этнических, мифологических, культурных и социальных конструкций, способных обеспечить целостное функционирование общества, его единую идентичность (на ценностном уровне) и единую субъектность (на уровне социального действия, особенно действия мобилизационного типа). Объектом исследования являлись большие и малые группы российского общества, для которых, согласно изложенным гипотезам, представляется характерным этнокультурное и ценностное и мобилизационное своеобразие.
Среди содержательных характеристик, определяющих специфические особенности перечисленных групп, выделяются вербальные этнокультурные доминанты, связанные со спецификой группового сознания; социальные нормы, определяющие социальное состояние группы. Так содержательными характеристиками, определяющими «социокультурный код» отдельных групп общества, являются базовые ценности, носящие универсальный характер; нормы и установки, которые представляют собой «поле стереотипов» в рамках сформированного набора социометрических шкал, содержащих отношение к основным социально-политическим мифам, культуре, религии, традиционализму, бытовой морали, и т.п. К числу характеристик, также включаемых в понятие социокультурного кода относятся:
Образ внутреннего и образ внешнего врага. К числу потенциальных «внутренних врагов» относятся отдельные социальные группы, политические персонажи и субъекты внутриполитической жизни, представители иноэтнических групп, а к числу «внешних врагов» – страны, народы, цивилизации, субъекты мировой политики.
Исторические ценности. Включает в себя эмоциональное отношение к политикам прошлого и прошедшим эпохам, их ассоциации с политиками нынешней эпохи.
Современные политические ориентации. Соотнесение себя и своей группы с одним из пяти ведущих типов политического сознания; отношение к основным знаковым событиям современного периода и к ведущим политическим персонажам.
Конструкция «Я и Мир». Самооценка степени и характера включенности индивида в большую и локальную социальную общность (страна, суперэтнос, этнос, социальный слой, конфессиональная общность, региональная общность, коллектив, семья).
Наличие групповых сверхценностей – системы ценностей, связанной с мобилизационной мотивацией.
Групповое представление о «достижительной модели» или «алгоритме успеха».
Основные характеристики социальной мобильности, как вертикальной, так и горизонтальной.
Комплексная оценка самореализации, индивидуальной и групповой.
Оценка и качественные характеристики социальной, экономической и политической активности; степень включенности в соответствующие общественные процессы.
Оценка энергетики группы – социальной и этнической, ее мобилизационного потенциала.
Оценка консолидированности группы, способности ее членов к консолидированным действиям и взаимной поддержке.
Групповые моральные нормы и способность группы к их реализации.
В наиболее обобщенном виде социокультурный код представлен в наборе мифов или архетипов, присущих исследуемому сообществу. Автором представления о мифе как обобщении коллективного бессознательного стал в свое время К. Юнг. Он пришел к понятию «архетип» – конструкциям сознания, представляющим собой символические прообразы, фиксирующие культурный опыт человечества. Миф заполняет брешь между сознательным и бессознательным (31). Бессознательное по К. Юнгу «есть то общее, что не только объединяет индивидуумы друг с другом в народ, но и связывает нас протянутыми назад нитями с людьми давно прошедших времен и с их психологией». Архетипы же – есть «трансцендентные по отношению к сознанию реальности…, вызывающие к жизни комплексы представлений, которые выступают в виде мифологических мотивов» (31, с. 108). Кризисная ситуация разрушает в обществе рациональные мотивы, а через миф как бы восстанавливается общество, строится новый мир. Если рациональные пласты сознания разрушены, дезорганизованы, то через миф рациональный пласт сознания снова заполняется. Ведь порой необходимость мифа ощущается почти болезненно, а обретение мифа реконструирует картину мира и позволяет этот мир заново осваивать.
По мнению В. С. Полосина, «восстановление субъектности в историческом процессе неразрывно связано с восстановлением роли национальной мифологии, играющей роль одного из основных государствообразующих факторов. «Мифология нации – это иносказательный образ ее нравственного идеала, ее «крови» и «почвы», это аллегорическая автобиография нации». Структура национальной мифологии, согласно этому автору, выглядит следующим образом: 1) архетип Великой Родины-Матери, символизирующий происхождение и предназначение народа как макро-семьи; 2) история, абсолютизированная как стержневой сюжет мироздания, и пространство, абсолютизированное как географический центр Вселенной; 3) система символов, которые с помощью архетипического ключа-эталона раскодируют мифологизированный коллективный опыт («должное») и соотносят с ним «желаемое»; 4) архетип сверхчеловека-Прародителя (родоначальника национальной элиты), воплощаемый в образе сверхчеловека-вождя, опирающегося на национальную элиту и народные архетипы» (25, с. 94).

2. Базовая типология социально-мировоззренческих установок

Главной целью первого этапа анализа являлось построение эффективной типологии опрошенных томичан на основе ценностного (установочного) блока вопросов. Предварительный анализ результатов исследования показал, что данный блок вопросов позволяет провести типологию, причем в качестве наиболее значимых выделяются два следующих фактора (компоненты №№ 1 и 2). Приведем полный список базовых социально-политических установок, на основе которого строилась типология.

1. Установка на патернализм
1. Я уверен, что смогу обеспечить себя и свою семью сам и потому не нуждаюсь в поддержке со стороны государства
2. Без поддержки со стороны государства мне и моей семье выжить сложно

2. Установка на авторитаризм
1. Стране необходима «твердая рука», которая наведет порядок, даже если для этого придется ограничить некоторые свободы
2. Свобода слова, политического выбора, перемещений по стране и за ее пределы - это то, от чего нельзя отказываться ни при каких обстоятельствах

3. Установка на западничество
1. России следует поскорее войти в сообщество западных стран
2. У России свой путь, отличный от стран Запада, в ней никогда не привьется западный образ жизни

4. Установка на эгалитаризм
1. Богатства, нажитые неправедным путем, следует конфисковать, а их владельцев - наказать по всей строгости
2. Не следует допускать нового передела собственности, пусть богатые люди останутся богатыми и впредь

5. Установка на индивидуализм
1. Людям следует ограничивать свои личные интересы во имя интересов государства и общества
2. Личные интересы – это главное для человека, их нельзя ограничивать даже ради блага общества

6. Установка на свободу
1. Свобода жить так, как я хочу - это очень важно, я бы не хотел, чтобы кто-либо вмешивался в мою частную жизнь
2. Государство должно контролировать жизнь своих граждан, так как чрезмерная свобода идет во вред

7. Установка на перемены
1. Мне нравятся перемены, нравится жить в постоянно обновляющемся мире
2. Все перемены обычно происходят к худшему, пусть лучше жизнь остается такой же, как и прежде

8. Установка на русскость
1. В России должно быть государство, которое выражало бы, в первую очередь, интересы русских
2. В России должно быть государство, в котором все народы, проживающие на его территории, имели бы равные права и возможности

9. Установка на регенерацию СССР
1. России следует стремиться к тому, чтобы вернуть себе все или почти все территории, ранее входившие в состав СССР
2. России следует развиваться в ее нынешних границах

10. Установка на федерализм
1. Крупные регионы должны стремиться проводить политику, по возможности независимую от федерального центра
2. Следует усиливать контроль федерального центра над всеми регионами России

11. Установка на мобилизацию
1. Если к власти придут лидеры, которые призовут во имя будущего страны меня к каким-либо жертвам - я готов их поддержать
2. Я бы не хотел чем-то жертвовать даже ради спасения страны

12. Установка на локальность
1. Для меня, в основном, важно мое собственное благополучие и благополучие моей семьи, а все остальное - второстепенно
2. Жить стоит только ради какой-то большой общей цели, которая бы всех нас объединила

13. Установка на религиозность
1. Следует строить общество на основе веры в Бога и религиозной морали
2. В современном обществе религия не должна занимать значительного места

14. Установка на конформизм
1. Я стремлюсь жить так, как принято в окружающем меня обществе, не следует чрезмерно выделяться
2. Я стремлюсь жить так, как это устраивает меня самого, мне не так важно, что обо мне будут думать другие

15. Установка на успех
1. Важно стремиться к успеху, даже если для этого придется поступиться какими-то моральными нормами и человеческими отношениями
2. Я лучше не добьюсь успеха, но останусь порядочным человеком

16. Установка на традиционную семью
1. Семью лучше строить на традиционных принципах: главой семьи должен быть мужчина, а женщина – вести домашнее хозяйство и воспитывать детей
2. Современная женщина должна иметь равноправие в семье и активную жизнь за пределами семьи

17. Установка на старину
1. Мне нравится, когда сохраняется старинный облик наших городов и сел
2. Мне больше нравятся современные города и поселки

18. Установка на оптимизм
1. Я смотрю в будущее с оптимизмом, и считаю, что жизнь будет улучшаться
2. Я считаю, что нас ждут трудные времена, и смотрю в будущее со страхом и неуверенностью

Следует отметить, что сам набор шкал формировался в определенной степени произвольно в расчете на то, что с помощью факторного анализа число значимых переменных будет сокращено и упорядочено. Главным критерием «работы» той или иной шкалы являлась ее способность «разделить» общество примерно на сопоставимые по численности группы (различающиеся не на порядок), а также включенность в общую логику анализа (они должны входить с достаточно большим весом в одну из основных компонент). Применение метода факторного анализа с вращением позволило получить следующую компонентную матрицу.

Компонентная матрица
Установки Компоненты
1 2 3 4 5
1 -,291 3,922E-03 -,335 -7,892E-02 ,648
2 ,399 ,103 2,287E-02 ,323 -9,121E-02
3 -,361 -,103 ,234 7,063E-02 -,171
4 ,502 9,498E-02 9,976E-02 ,289 ,208
5 ,229 -,376 -,171 -,183 -,256
6 -,523 ,109 5,919E-02 ,166 3,527E-02
7 -,474 -,164 -,117 8,056E-02 -,202
8 ,133 ,531 -1,228E-03 -9,918E-02 -,174
9 ,439 -5,460E-04 -1,642E-02 ,210 ,301
10 -,122 -5,634E-03 ,244 -,324 ,300
11 ,214 -,274 -,260 -,214 2,979E-02
12 -,266 ,417 ,260 ,210 ,200
13 ,123 2,568E-02 ,195 -,445 -6,583E-02
14 ,331 -,413 ,205 ,171 ,169
15 -1,772E-02 ,285 -,231 -,212 5,937E-03
16 ,191 ,371 -,456 ,148 -,263
17 6,764E-02 1,688E-02 ,535 1,480E-02 -,183
18 -,350 -,301 -,171 ,446 -8,470E-02

Наибольшая корреляция с первой главной компонентой характерна для тех установок, которые отражают основное деление общества в 90-е годы на «современную» или «прогрессивную» часть общества, с одной стороны, и «традиционную» или «реакционную» – с другой. Эту компоненту мы интерпретируем как ось «консерваторы – прогрессисты». «…Пока ландшафт российской политики сохраняет дуализм революционного и реакционного, причем революционная доминанта характеризуется антипатриотизмом и либерализмом, а реакционное направление – патриотизмом и социализмом» (9, с.191).
Согласно данным и других исследований, данная ось имеет в современной России за все время наблюдений с начала 90-х годов доминирующее значение. Так согласно исследованиям В. Рукавишникова, «первая ось – суть измерение пространства, упорядочивающее социально-культурные типы или группы по характеру их идеологических ориентаций и отношению к происходящим социальным переменам. Глядя на расположение различных групп респондентов на плоскости, координаты в которой задаются двумя первыми компонентами, можно сделать заключение, что в 1991-96 гг. у одного (условно-правого полюса оси расположились сторонники стабильности, порядка и равенства, а ближе к другому – сторонники перемен и свободы. Справа от центральной точки на этой оси расположены группы людей с ориентацией на традиционные русские и коллективистские ценности, левые и коммунисты, избиратели левых партий. Вблизи и вокруг центра – национал-патриотический электорат. Слева – группы с либеральными установками, с демократическими взглядами, индивидуалисты, антикоммунисты, избиратели, поддерживающие на выборах правые и право-центристские партии. Данный фактор может быть назван «рационально-идеологическим», поскольку он указывает на ценности – идеологические, политические и традиционные, и на рациональные соображения, детерминирующие до некоторой степени различное отношение разных типов россиян к социальным переменам» (26, с. 257).
Г. Сатаров, в рамках исследования 1991-92 гг. (11) выделял следующие типы политического (ценностного) сознания: «консервативная оппозиция», «псевдорыночная оппозиция», «социальные консерваторы», «умеренные либералы», «романтические или радикальные либералы». Оба автора фактически признают, что в рамках данной оси размещались все основные различия в идейно-политических ориентациях российского общества того периода (Г. Сатаров использует идеологическую терминологию для обозначения полученных типов, тогда как В. Рукавишников как идеологическую, так и ценностную).

В нашем исследовании наибольшую факторную нагрузку получили установки №№ 4, 7, 2, 3 и 9 (хотя и с разными знаками). Мы их интепретируем как ценности, с одной стороны, традиционного или советского типа сознания, а с другой – как их альтернативу – как ценности современного общества, основанного на рыночно-демократической идеологии. На следующем рисунке видно, как располагаются выделенные значимые ценности в двумерном пространстве. Правую часть рисунка занимают «модернистские» ценности, а левую – «традиционные». Столь высокое значение шкалы «традиция – модерн» говорит о том, что политический и социальный кризис 90-х годов в первую очередь определялся процессами модернизации и отношением к ним различных групп российского общества. На другом рисунке видно, как размещаются сами респонденты в пространстве первых двух главных компонент.

Если в начале 90-х годов вторая шкала просматривалась едва уловимо и интерпретировалась неоднозначно (например, В. Рукавишников в уже цитировавшейся работе называл второй фактор «психологическим», определявшем происходящее на эмоциональном уровне и на основе представлений о социальной справедливости), то в настоящем исследовании достаточно четко выделяется вторая шкала как установка, с одной стороны, на индивидуализм или анархию, а с другой стороны, на «социальный порядок» – государство, общество, коллектив. Наиболее значимыми для выявления данной шкалы являются ценности №№ 5, 6, 11, 12. Эту шкалу мы условно называем «неоконсерваторы – анархисты».
Таким образом, если в начале 90-х годов практически все консерваторы были государственниками – этатистами, в соответствии с традиционным советским менталитетом, а все демократы – индивидуалистами – анархистами, то за последнее время появились значимые группы как анархиствующих консерваторов –дезадаптантов, так и на противоположном фланге – модернистов с ярко выраженной тягой к социальному порядку. Если первая из указанных тенденций в какой-то степени проявилась еще в феномене ЛДПР образца 1993 года, то вторая – в «путинской» неоконсервативной революции 1999-2000 гг.
Частный коэффициент корреляции между двумя главным компонентами - модернизмом» и «коллективизмом» (или солидаризмом) составляет величину –0,364 (с учетом возраста, сильно влияющего и на то, и на другое).
«Традиционалисты» совмещают в себе черты носителей как традиционного, так и советского общества, впитавшего в себя все основные черты традиционного общества и поглотившего его советского. «Анархисты» - это неадаптированные носители идей социальной справедливости, дезадаптанты. «Либерал-индивидуалисты» - это модернисты в чистом виде, в основном характеризующиеся индивидуалистическим сознанием, групповым эгоизмом наиболее адаптировавшейся части общества и высокой степенью «достижительной» активности.. В целях более тщательного анализа «консерваторы» разделены на две группы – «традиционных консерваторов», являющихся умеренными консерваторами и в политическом плане представляющих (или представлявших) периферию коммунистического электората, так и «новых консерваторов» или «либерал-солидаристов», в основном носителей ярко выраженного модернистского начала. «Отличие неоконсерватора от либерала… состоит в том, что неоконсерватор признает значение традиционных ценностей для общественного развития… Неоконсерватизм – это идеология радикальных реформ с опорой на лучшие традиции прошлого, которая сохраняет преемственность общественного развития» (21, с.107).
На наш взгляд, именно разделение «левых» на этатистов и собственно «левых», а также появление «либерал-консерваторов» стало наиболее значимым изменением идейно-политического спектра за последнее десятилетие. Правда, в уже упоминавшемся исследовании (11) Г. Сатарова акцентируется внимание немного на ином. Он в 1999 году выделил «дезадаптантов» (37%), «социально ригидных» (41%), адаптантов (5%). Класс «социально-консервативных», увеличившись до 49%, превратился в класс «равнодушных». Деидеологизация этой группы населения проявляется теперь в их полном равнодушии ко всему, что предлагает рынок политических идей. К ним примыкает группа «всеядных» (7%), готовых с энтузиазмом поддержать любые политические призывы, даже если они противоречат друг другу. Кроме того, Г. Сатаров выделяет «люмпенов» (19%) – сторонников жесткой руки, сворачивания демократических свобод, перераспределения собственности, уравниловки; «демократов» (18%), которые отдают предпочтение традиционным демократическим ценностям при некотором равнодушии к экономической проблематике, а также «либералов» (7%), ценящих экономические свободы, гарантии прав собственности, минимальное вмешательство государства в жизнь граждан, но довольно равнодушных к демократическим ценностям (с.13). Подытоживая «вектор перемен» за девять лет, Г. Сатаров наиболее существенными считает следующие:
- отчетливое идеологическое структурирование на полюсах политического спектра;
- увеличение доли деидеологизированных;
- расщепление демократических и либеральных ценностей.
Однако, как мы полагаем, именно группы, пренебрежительно охарактеризованные Г. Сатаровым как «деидеологизированные» и «всеядные», видимо, просто потому, что не вписываются в изначальную парадигму разделения общества на «коммунистов» и «демократов», являют собой «точки роста» новой общественной парадигмы, обеспечившей успех неоконсервативной революции в России.
Если на современном Западе происходит трансформация ценностного поля в направлении к постмодернистским и постматериальным ценностям (экология, духовность, нравственность, качество жизни), то для современной России данная тенденция носит сугубо периферийный характер. По цитировавшейся книге В. Рукавишникова (26), «под влиянием социетальных условий население России становится все более и более материалистическим в своих базисных социетальных установках. То, что происходит ныне в реформируемой России, прямо противоположно культурным сдвигам, идущим в западных обществах» (с. 263). В. Рукавишников полагает, что данный процесс носит сугубо временный характер, так как позднесоветское общество образца середины-конца 80-х годов характеризовалось высоким уровнем актуализации постматериальных ценностей, однако экономический кризис 90-х отбросил общество с этих позиций.

Численность респондентов в каждом из кластеров.
Абсолютная численность Процент
1 традиционалисты 446 29,6
2 анархисты 313 20,8
3 либерал-индивидуалисты 438 29,0
4 традиционные консерваторы 117 7,8
5неоконсерваторы 194 12,9
Всего 1508 100,0
А вот как размещается массив данных уже в пространстве двух главных компонент. Верхний правый квадрант представляет собой традиционалистов; нижний правый – деазадптантов или анархистов; в левой части рисунка два отслаивающихся друг от друга облака: нижнее из них - это классические либералы, а чуть выше – «неоконсерваторы». Верхнее сгущение практически в центре квадранта – это «традиционные консерваторы».

Справедливости ради, следует отметить, что проведение иерархического кластер-анализа дало несколько иные результаты. Выделилось пять кластеров примерно одинакового размера. Данная кластеризация сильно коррелирует с приведенной выше базовой, однако, совпадение далеко не полное. Так кластеры №№ 1 и 3 почти в равной пропорции содержат в себе либералов как индивидуалистической, так и государственнической ориентаций. Кластер № 2 состоит почти целиков из «левых анархистов». Кластер № 4 содержит в себе этатистов, выделенных нами выше в типы «традиционалистов» и «традиционных консерваторов». Кластер № 5 носит смешанный характер.

Результаты иерархической кластеризации данных:

Номера кластеров Число респондентов
В %
1 334 22,3
2 352 23,5
3 312 20,8
4 388 25,8
5 115 7,7
Всего 1501 100,0

Полученные результаты можно интерпретировать следующим образом. Наша базовая классификация носит опережающий характер, так как в реальности процесс «выпадения» облака либерал-солидаристов из общей массы либералов находится еще в начальной стадии, также как и процесс «выпадения» «традиционных консерваторов» из общего сегмента традиционалистов. Однако наша базовая типология также имеет право на существование. Процитируем еще раз работу Г. Сатарова (11): «Метод, который мы использовали в последние годы, и есть попытка формализации естественной человеческой коммуникации применительно к измерению латентных социологических характеристик. …У нас есть некая модель демократа, консерватора, центриста и т. д… Прежде чем вы начинаете применять этот метод, вы должны описать свою латентную переменную. Социолог не ищет переменные, а заранее их описывает» (с.9). И в нашей базовой типологии произошло «навязывание» кластеру либерал-солидаристов определенных характеристик, которые пока, в силу медленной динамики, не достаточны для выделения полноценного кластера традиционными методами.
В следующей таблице приводятся средние показатели выделенных кластерных типов по двум основным шкалам (шкалы были предварительно пронормированы)
.

Шкала
КЛАСТЕР 1 2
1 традиционалисты -1,506 0,273
2 анархисты -0,002 -1,086
3 либерал-индивидуалисты 1,296 0,002
4 традиционные консерваторы -0,05 0,714
5 либерал неоконсерваторы 0,866 0,718

Выделенные ценностные группы имеют самое прямое отношение к поискам новой субъектности российского общества. Ранее приходилось неоднократно отмечать, что старая советская субъектность, в равной степени, как и остатки традиционного общества, быстро распадаются, тогда как новая субъектность (как правило, в виде «политической нации») не формируется. В результате атомизация и безсубъектность, парализующая любую политическую волю и попытки выстраивания национальной стратегии развития. На наш взгляд, именно пятый (и в меньшей степени четвертый) кластер является наиболее перспективным с точки зрения формирования новой субъектности. Сильная идентификационная связь не с локальными, а гражданскими общностями по выражению Ю. Левады (17, с.425), «державное самоопределение и «просто» символическая идентификация с такими категориями как история, земля, народ, непосредственно выступают факторами предельной интеграции общества. Социальный человек принадлежит не только к определенной группе, но к определенной нормативно-ценностной системе и определенной «линии» социального времени». Сказанное не означает, что уже сегодня «неоконсерваторы» являются реальными носителями субъектности более высокого уровня (это может подтвердить или опровергнуть лишь качественное исследование, способное выявить «коллективное бессознательное», превращающее группу индивидов в субъект более высокого уровня). Следующая таблица характеризует уровни идентичности ценностных групп. Вопрос был задан в следующей форме: «Кем Вы себя ощущаете в первую очередь?», при этом можно было выбрать не более трех вариантов ответов. При общей несколько размытой картине, хорошо видно, что консерваторов, как традиционных, так и новых, от всех остальных групп отличает более сильная идентичность со страной и обществом в целом, тогда как для других группа характерна сильная локальная идентичность.

Идентифитеты Традиционалисты Анархисты Либералы Традиционные консерваторы Неоконсерваторы
Гражданин РФ 26,5 25,9 21,5 30,3 34,5
Русский 21,7 18,8 17,8 19,3 21,1
Член трудового коллектива 6,7 8,0 6,4 8,3 4,6
Профессионал 6,3 6,1 9,6 13,8 9,8
Житель области, района 5,4 4,2 2,3 2,8 2,6
Житель Сибири 8,1 10,2 8,4 4,6 9,8
Житель своего города 9,4 13,1 8,7 9,2 9,3
Отец, муж, сын 28,0 30,0 27,9 23,9 23,7
Мужчина, женщина 7,8 18,5 18,7 19,3 16,5
Я сам и только 10,3 16,9 21,5 13,8 12,9

Средний возраст «консерваторов» - в интервале 40-50 лет, причем «новые» в среднем на 8,5 лет моложе «старых». Обращает на себя внимание молодой средний возраст того сегмент, который был нами определен как «анархисты» или «дезадаптанты». Это, безусловно, новые дезадаптанты, не являющиеся носителем советского традиционализма и связанного с ним этатизма. Это реальность, с которой придется в ближайшем будущем иметь дело нынешним псевдо-левым во главе с КПРФ. Неизбежна тенденция, при которой неоконсерваторы будут переходить под знамена «партии власти» (тому пример отслоение от традиционного коммунистического электората «традиционных консерваторов»), а новая база левых будет интересоваться проблемами социальной защиты и адаптации, а не усиления и укрепления мощи государства.

КЛАСТЕР Средний возраст
1 анархисты 35,43
2 традиционные консерваторы 51,22
3 либерал-индивидуалисты 35,03
4 традиционалисты 51,99
5 неоконсерваторы 42,62
Всего 43,24
В соответствии с произведенной кластеризацией, все приводящиеся в анкетах ценности, как идеологического, так и общежитейского плана, можно разнести по выделенным пяти группам. Так в блоке универсальных ценностей, наиболее важных лично для респондента, (вопрос 2) характерными именно для «неоконсерваторов» оказались такие как профессионализм, развитие, известность, а среди важных для страны –безопасность, независимость, творчество. По своим социальным установкам для «неоконсерваторов» характерны достижительные установки, высокая степень адаптивности к происходящим социальным переменам.

Насколько Вам удалось приспособиться к новой экономической реальности
традиционалисты анархисты либералы традиционные консерваторы Неоконсерваторы Всего
не могу 37,0% 19,2% 6,9% 10,2% 10,3% 19,1%
Живу как раньше 16,8% 19,8% 25,7% 17,6% 27,3% 21,4%
Приходится "вертеться" 34,1% 47,6% 39,0% 43,5% 34,5% 39,1%
добился большего в жизни 3,8% 8,0% 22,2% 13,9% 22,2% 13,2%
Затрудняюсь ответить 8,3% 5,4% 6,2% 14,8% 5,7% 7,2%

Если «традиционалисты» имеют самый низкий социальный статус (в среднем 1,10 по 5-балльной шкале) и самый низкий уровень социальных притязаний (как «заслуживаемый» определен средний статус 2,28 по той же шкале), несколько выше социальный статус и уровень притязаний у «традиционных консерваторов» (1,34 и 2,38, соответственно), то «неоконсерваторы» имеют наиболее высокий статус, даже более высокий, чем у «либерал-индивидуалистов» (1,64 и 1,58 – соответственно), но уровень притязаний у них несколько ниже (2,51 и 2,71). Все это позволяет более или менее ясно обрисовать группу «неоконсерваторов» как статусную, умеющую добиваться успеха, причем в большей степени карьеры, чем материального благосостояния, ценящую власть и положение в обществе.

1. Представление о жизненном успехе Среднее значение по шкале «модернизм»
(шкала нормирована) Среднее значение по шкале «коллективизм» (шкала нормирована)
1. Богатство 0,174 -0,112
2. Уважение окружающих -0,049 0,053
3. Наличие семьи и детей 0,019 -0,014
4. Интересная работа 0,190 -0,076
5. Реализация своих творческих способностей 0,528 0,027
6. Возможность быть самому себе хозяином 0,451 -0,055
7. Быть первым во всем 0,211 0,108
8. Высокая должность 0,375 0,274
9. Победа над своими врагами -0,141 -0,137
10. Обладание властью 0,332 0,140
11. Яркие жизненные впечатления 0,052 -0,170
12. Наличие престижной собственности 0,128 -0,311
13. Известность, популярность -0,780 0,494
14. Надежные друзья 0,169 0,004
15. Честно прожитая жизнь -0,378 0,030
16. Возможность жить не хуже других -0,234 -0,149

Так в отличие от анархиствующих либералов, ориентированных на индивидуальный материальный и творческий успех, для «неоконсерваторов» оказываются наиболее характерными такие представления об успехе как «реализация своих творческих способностей», «быть первым во всем», «высокая должность», «обладание властью», «успех в профессии, на работе», «признание со стороны общества». Данная группа выступает носителем корпоративистской этики, предполагающей высокую ценность процессов социализации индивида. В то же время, например, такая ценность, как «честно прожитая жизнь», является уделом традиционалистского сегмента, выступая, очевидно, в качестве морального компенсатора, оправдывающего низкий уровень общественной самореализации.
В следующей таблице приводятся наборы базовых ценностей, характерные для каждого из основных ценностных типов. Ценности размещаются в порядке убывания и выражаются не в абсолютных показателях, а отклонениях «веса» данной ценности в среднем по массиву опрошенных. Таким образом, со знаком «+» идут ценности, в большей степени характерные именно для данной группы опрошенных, а со знаком «-« – менее характерные. Оказываются достаточно близкими базовые ценности либералов и анархистов и там, и там ведущие позиции занимают сугубо индивидуалистические ценности. В то же время для либералов большое значение имеют также профессионализм и образование. Базовые ценности либералов и откалывающихся от них «неоконсерваторов» расходятся достаточно кардинально. Если у «традиционных консерваторов» на первое место выходят такие ценности как труд и Родина, то у «неоконсерваторов» – доверие, порядочность, вера.

«Анархисты» «Традиционные консерваторы» «Либералы» «Традиционалисты» «Неоконсерваторы»
Любовь 9,3 Труд 11,4 Любовь 9,9 Покой 8 Доверие 8,5
Независимость 6,3 Родина 8,9 Независимость 9,8 Мир 6,7 Порядочность 7,8
Достаток 5 Уважение к родителям 8,6 Образование 9,1 Внимание к людям 6,5 Вера 7,4
Свобода 4 Милосердие 4,9 Профессионализм 7 Вера 4,2 Милосердие 7,2
Удовольствие 3,3 Внимание к людям 4,7 Свобода 6,2 Родина 3,9 Внимание к людям 6,9
Безопасность 3,2 Здоровье 2,7 Успех 5,7 Власть 2,8 Профессионализм 4,9
Семья 3,2 Надежда 2,5 Дружба 5 Надежда 2,2 Справедливость 4,9
Смысл жизни 3 Вера 2,1 Безопасность 4,7 Справедливость 2,1 Долг 3,5
Стабильность 3 Согласие 1,9 Творчество 4,5 Милосердие 1,5 Дружба 3,2
Успех 2,7 Долг 1,6 Семья 4,2 Законность 1,3 Мир 3,1
Природа 1,8 Власть 1,1 Смысл жизни 2,3 Уважение к родителям 1,2 Равенство 2,8
Здоровье 1,4 Порядочность 1 Стабильность 2,3 Труд 1,1 Образование 2,6
Известность 1,2 Равенство 0,7 Природа 2,1 Могущество 0,4 Убеждения 2,6
Развитие 1,2 Покой 0,6 Достаток 2 Равенство -0,2 Родина 2,1
Могущество 0,7 Семья 0,2 Доверие 1,8 Сотрудничество -0,2 Творчество 2,1
Сотрудничество 0,7 Мир 0,1 Здоровье 1,3 Долг -0,4 Законность 2
Профессионализм 0 Известность 0 Порядочность 1,3 Согласие -0,5 Согласие 1,8
Законность -0,1 Образование -0,2 Удовольствие 1,2 Порядочность -0,6 Развитие 1,2
Убеждения -0,1 Доверие -0,3 Развитие 0,6 Убеждения -0,9 Природа 1,1
Доверие -0,3 Убеждения -0,4 Убеждения 0,6 Дружба -1,2 Могущество 0,9
Согласие -0,5 Развитие -0,5 Равенство 0,5 Известность -1,2 Свобода 0,8
Дружба -0,9 Сотрудничество -0,6 Известность 0,2 Природа -1,6 Семья 0,4
Творчество -0,9 Справедливость -0,6 Сотрудничество 0 Развитие -1,6 Известность 0
Власть -1,1 Могущество -0,7 Долг -0,1 Удовольствие -1,7 Труд 0
Образование -1,5 Смысл жизни -1 Законность -0,7 Стабильность -2,2 Сотрудничество -0,2
Надежда -1,9 Творчество -1,7 Могущество -0,7 Достаток -2,4 Успех -0,4
Долг -2 Законность -1,8 Справедливость -0,9 Здоровье -2,4 Смысл жизни -0,7
Равенство -2 Профессионализм -1,9 Согласие -1,1 Безопасность -2,9 Безопасность -1
Покой -2,2 Стабильность -2,2 Власть -1,4 Творчество -2,9 Удовольствие -1,2
Мир -2,8 Удовольствие -2,4 Уважение к родителям -1,5 Смысл жизни -3,9 Независимость -1,4
Милосердие -3,3 Природа -3,3 Надежда -2 Успех -3,9 Надежда -1,6
Вера -4 Достаток -3,6 Милосердие -4,9 Доверие -4 Стабильность -3,2
Порядочность -4,3 Свобода -4,8 Вера -5,4 Свобода -6 Достаток -3,7
Труд -4,6 Дружба -5 Труд -5,6 Семья -6,7 Уважение к родителям -3,7
Уважение к родителям -5,4 Успех -5,1 Покой -6 Профессионализм -6,9 Власть -3,9
Родина -5,5 Любовь -5,3 Мир -6,1 Образование -7,6 Покой -4,1
Справедливость -5,9 Безопасность -5,4 Родина -7 Независимость -7,7 Любовь -4,4
Внимание к людям -6,4 Независимость -9 Внимание к людям -7,3 Любовь -11,6 Здоровье -5,9

В дополнение к основной ценностной типологии, приведенной выше, на основе подпроекта «Мифы в массовом сознании» нами были выделены носители «православной» и «протестантской» системы ценностей. Более подробное содержательное обоснование того, что мы имеем ввиду под тенденциями «протестантизации» массового сознания мы приведем в следующем разделе. Сейчас же приведем те наборы высказываний, которые, согласно нашим гипотезам, характерны для двух противостоящих друг другу системы ценностей.

«Православные» «Протестантские»

Правда - это сокровенная истина о
мире и людях, доступная немногим Правда - это то, что позволяет хорошо ориентироваться в жизненных ситуациях и добиваться успеха

Всегда и во всем строго следовать высоким нравственным принципам, даже если для этого приходится поступаться практическими интересами своими и своей семьи Быть хорошим семьянином, честно и добросовестно выполнять свою повседневную работу
Нравственный пример: человек жил бедно, страдал, не добился особого жизненного успеха, но зато был нравственным примером для окружающих Человек был удачлив, добивался Нравственный пример: человек добивался успеха во всем, за что брался, заработал много денег, добился высокого общественного положения.
Судьба посылает страдания наиболее достойным людям, страдания просветляют и очищают духовно Судьба наказывает нас страданиями за грехи, а успехами и достатком вознаграждает за праведную и добродетельную жизнь
Кладбище - место скорби, там все должно быть мрачно и торжественно Кладбище - место поминания близких, здесь должно быть приятно проводить время
Государство олицетворяет высший смысл деятельности отдельного гражданина. Жить ради государства, самозабвенно служить ему – нравственный идеал русского человека Государство существует ради своих граждан. Государство должно быть сильным, чтобы эффективно защищать их интересы

Приведенные перечни высказываний были нами факторизованы и на этой основе построены шкалы. Выделены по обеим шкалам группы респондентов, обладающих наиболее концентрированным набором православных и протестантских ценностей, соответственно. Из приводимой ниже таблицы хорошо видно, что «неоконсерваторы» скорее тяготеют к протестантской этике, нежели к православной.

Типы ценностей «Православные» «Протестантские»
1. Традиционалисты 50,9% 13,6%
2. Либералы 21,5% 45,6%
3. Анархисты 35,3% 25,1%
4. Традиционные консерваторы 42,6% 24,1%
5. Неоконсерваторы 26,2% 34,5%

В то же время нельзя не отметить, что в подобной картине значительную роль играют возрастные различия между ценностными типами. «Православные» ценности в гораздо большей степени разделяют представители старших поколений, а «протестантские» – младших и средних.

3. Социально-мировоззренческие типы и социокультурный код

Особый интерес представляет тип взаимоотношения, присущий выделенным группам, между индивидом и обществом, индивидуальным и общим. Предварительный анализ показывает, что сакральное отношение к государству и власти, мифологизированность сознания в гораздо большей степени присуща старым советским традиционалистам. Сознание же в модернистской части спектра значительно рациональнее. В сильном государстве для себя видят конкретную пользу, а не сакральную ценность. В исследовании, выполненном в 1997 г. Т. Кутковец и А. Зубовым (9, сс.161-194), последний делает вывод о доминировании протестантских ценностей над традиционно православными. «…Русский народ и раньше был, при всем своем «идеализме», скорее протестантски деятельным, нежели православно аскетичным. Скорее персоналистичным, нежели общественным». Однако при всей правдоподобности указанной тенденции, говорить о формировании в современной России протестантской этики, вероятно, преждевременно. Скорее речь идет о «протестантизации» в рамках традиционной православной институциональности, как это происходило в свое время в странах традиционного католичества. Так в целом вне рамок протестантской этики остаются взаимоотношения между индивидом и обществом (государство можно обмануть или обокрасть), более жесткая, чем в Северной Европе (хотя и только на парадном уровне) сексуальная мораль и т.д. В то же время обращает на себя внимание низкий уровень страха смерти (менее 5%) и посмертных мук (то есть осознания греховности бытия, характерного для традиционных культур – менее 2%).
53,7% томичан выносят проблему смерти за пределы своего мировосприятия – стараются о ней просто не думать (что характерно и для всей современной западной культуры). При этом отношение к смерти достаточно резко делит «индивидуалистическую» и «ответственную» часть томичан. Так не хотят думать о смерти 56,5% либералов-индивидуалистов и 60,7% левых анархистов. В то же время доля людей с подобными ценностями в «консервативных» сегментах колеблется в пределах 47-49%. Вот как распределились ответы на вопрос об отношении к смерти:

Смерть - это неприятная неизбежность, поэтому лучше спокойно жить и о ней поменьше думать 53,7%
Смерть подводит главный итог человеческому существованию. Поэтому надо жить так, чтобы встретить смерть с ощущением достойно и нравственно прожитой жизни 26,8%
Смерть - это благо, прерывающее бренную жизнь, исполненную мук и страданий. 4,6%

По справедливому замечанию Т. Соловей (28), «социальные катаклизмы, выпавшие на долю наших сограждан, не освящены для них метаисторическим смыслом; они не верят в возможность высшего искупления своих страданий и не надеются на посмертную компенсацию».
Утрата экзистенциального смысла смерти приводит к тому, что кладбище – некогда одно из самых сакральных мест, превращается в нечто, скорее напоминающее парк культуры. 48,8% опрошенных томичан согласились с точкой зрения, что «на кладбище должно быть приятно проводить время» (против 39,8% тех, кто воспринимает кладбище как место скорби). В США и в протестантской Европе уже давно не редкость кладбища, на которых продают газировку и мороженое, катаются на качелях и каруселях. Десакрализация смерти и кладбища характерна именно для постхристианской цивилизации.
«Нравственно-конструктивное протестантское отношение к жизни приводит к приращению материального и интеллектуального богатства, к упрочению рыночных отношений и в экономике, и в политике… Нравственно-эскапистская православная жизненная позиция приводит к утверждению стабильного, но статичного политического и хозяйственного организма, в котором рыночные отношения и демократия отсутствуют вовсе; цинично-секулярное отношение к жизни придает обществу большой динамизм, но лишает его стабильности» (9, с.163). По мнению А. Зубова, «в системе протестантских ценностей богатство есть награда Господа за честный и упорный труд». Это подтверждают следующие данные цитируемого исследования. Так на вопросы об отношении к богатству были получены такие результаты:
«Богатство лучше бедности, но и бедняку, и богачу нужно быть бережливым и жить скромно и достойно» – 46,1%;
«Не стоит стремиться к богатству, поскольку честно его не наживешь, жизнь бедняка, как правило, праведнее жизни богача» – 25,7%;
«Богатство – это всегда хорошо, а бедность – всегда плохо, нужно стремиться к богатству и избегать бедности» – 28,1%.
«7\10 бедняков отвергают возможность приобретения богатства вненравственными средствами и объясняют свое жалкое материальное состояние высокими моральными доводами» (9, сс.174-175). «Русские люди сегодня большей частью хотят честно нажитого богатства, не смущающего совесть. Но если на их долю все же выпадает бедность, то и ее они готовы переносить достойно. Народ, в котором главенствуют такие убеждения, имеет шанс возродить и себя, и ту землю, на которой ему суждено было родиться» (9, с.177).
Впрочем, ряд современных авторов не видят ни малейшей перспективы в процессах протестантизации и рационализации массового сознания. «Протестантизм – это некое промежуточное духовное состояние… Он обуславливает два пути: либо дальнейшая рационализация сознания и срыв в богоборчество и сатанизм, либо возвращение к вере, к Богу, к православию…Капитализм в классическом его понимании не только невозможен в России сегодня, но и был невозможен еще до революции» (34, с.109).
И сегодня отношение к богатству и богатым людям является фактором, в наибольшей степени раскалывающим общество. Так среди традиционалистов 61,5% согласились с тезисом о том, что «только бедный человек может быть по-настоящему нравственным», напротив, 61,5% либералов полагает, что «только богатый человек может быть по-настоящему нравственным». Другие группы располагаются посередке: на стороне «бедняков» 53,4% анархистов и 54,3% традиционных консерваторов. На стороне «богачей» 54,2% неоконсерваторов. Соответственно проявляется и отношение к «новым русским».

Обращает на себя внимание то, что если представители индивидуалистического сегмента (либералы и анархисты) при оценке «нового русского» скорее склонны оценивать последнего как продукт везения, то неоконсерваторы (44,8%) воспринимают его богатство как закономерный результат упорной работы, то есть выбирают наиболее «социетальную» интерпретацию.
Одним их важнейших компонент социокультурного кода, определяющего поведение нации, этноса, социальной группы, является представление о себе, некий образ народа, в данном случае, русских, представление об их недостатках и достоинствах (так называемый автостереотип). В целом присутствует представление о том, что русские смелы (3,87 по пятибалльной шкале); умны (3,76); доверчивы (3,82); отзывчивы (3,87); щедры (3,66); душевны (3,85); жизнерадостны (3,74), простодушны (3,64). Напротив, в меньшей степени им присущи такие положительные качества как активность (3,13); независимость в суждениях (3,00); религиозность (3,08); основательность (3,22); уравновешенность (3,06); законопослушность (3,00). Интерес представляет и то, насколько различаются автостереотипы для различных групп, выделенных по их ценностным ориентациям. Для удобства анализа соответствующие шкалы были пронормированы (за 0 принималось среднее значение шкалы по всему массиву опрошенных).

КЛАСТЕР Трудолюбие Аккуратность Религиозность Честность Ум
1 анархисты -,12 0 0 -,12 0
2 традиционные консерваторы,17 0 0 ,15 ,20
3 либералы -,25 -,18 0,07 -,12 -0,06
4 традиционалисты,15 ,11 -0,02 0,08 -0,04
5 неоконсерваторы,17 ,15 0,02 ,13 0,02

КЛАСТЕР Скромность Доверчивость Отзывчивость Щедрость
1 анархисты -0,06 -,11 -,11 -0,06
2 традиционные консерваторы,14 ,15 ,12 ,17
3 либералы -,17 -,16 -0,02 -0,07
4 традиционалисты 0,08 0,06 -0,06 -0,08
5 неоконсерваторы,10 ,22 ,24 ,20
КЛАСТЕР Душевность Основательность Простодушие Жизнерадостность Уравновешенность Законопослушность
1 анархисты -,14 -0,06 -0,08 -0,02 0,02 -,18
2 традиционные консерваторы,11 0,09 ,11 ,15 0,02 ,15
3 либералы 0,03 -,10 -0,07 -0,05 -0,10 -,20
4 традиционалисты -0,07 0 0,01 -0,08 0,01 ,15
5 неоконсерваторы,24 ,21 ,10 0,06 ,13 ,23

Критичнее всех качества русских оценивают либералы. Лишь по шкале «религиозность» их автостереотип немного превышает среднее значение. Условный суммарный индекс автостереотипа либералов составляет величину –1,35. Также низок индекс автостереотипа у анархо-дезадаптантов. Эта цифра составляет –1,04. Положительный индекс автостереотипа у традиционалистов. Он составляет +0,32. И, наконец, существенно выше этот показатель у «традиционных консерваторов» - +1,73; и у «неоконсерваторов» - +2,27. Таким образом, одной из ведущих отличительных черт ядра «новой субъектности» является социальный оптимизм и высокое мнение о характерных чертах русского народа. Эту закономерность уже приходилось отмечать и ранее. «Ядра противостоящих друг другу основных носителей мифологического сознания по-прежнему существенно различаются по своей идентификационной природе. Так ярким примером, характеризующим один из ключевых факторов идентификационной модели, являются различия в представлениях о достоинствах и недостатках "самих себя" - русского (великорусского) этноса. Вот, например, как оценивают некоторые качества русских людей группы населения, по-разному идентифицировавшие себя политически. "Либералы", сформировавшиеся исторически как "западнические" и, соответственно, "антирусские", точнее "антитрадиционалистские" силы, и выступившие в этом качестве как "разрушители" русско-имперско-советской идентичности, оценивают качества русских людей значительно (примерно в 2.5-3 раза) критичнее, чем другие. Особенно это касается "коммунистов", выступающих именно в качестве носителей исторической традиции. Можно даже утверждать, что в "ядре" либеральной части общества присутствуют элементы субэтничности, настолько "матрица" этнической идентичности отличается от традиционной "матрицы" (4). По мнению А. Кольева, «некоторые либеральные исследователи пытаются увидеть в современном плачевном положении жителей России последствия дурного русского характера. Возникает контр-мифология о народе, который является источником собственных бед, неким объективным фоном, который сопровождает неудачи любой реформы. Народ объявляется беспробудным пьяницей, варваром, которому недоступны ценности цивилизации, дух предпринимательства, трудолюбие. Об этом упорно пишут А. Ахиезер и И. Яковенко…» (14, с. 59).
Характеризуя современных российских либеральных западников, Н. Н. Зарубина отмечает, что «феномен современного западничества отягощен деструктивным комплексом, в основе которого лежит резкое неприятие российской действительности» (7, с. 126).
Исследование показало также, что такие «русские» мифы как «для русского человека важно не материальное преуспеяние, не карьера, а жизнь по правде и справедливости», «русский человек стремится делать добро не только для себя, а для всего человечества», «русский человек не может не быть честным», «русские честнее других народов» - являются ценностями традиционалистского сегмента общества. Для либерал-индивидуалистического сектора характерен миф «русский человек ленив и плохой работник». Это позволяет нам вернуться к мыслям, высказанным в начале данного раздела, о том, что «православная» ментальность, являвшаяся на протяжении многих столетий как бы «визитной карточкой» русских, сегодня оказалась запертой в том сегменте ценностного спектра, который характерен именно для советского традиционализма. Видимо поэтому столь неопределенно «сработала» и та ценность, которая касается отношения к религии. 28,1% томичан подержали тезис, согласно которому «следует строить общество на основе веры в Бога и религиозной морали». Религиозные томичане примерно в одинаковой пропорции присутствуют как в традиционалистском, так и модернистском сегментах. Следующий рисунок демонстрирует пологий характер зависимости между религиозностью и модернизмом, причем кривая немного прогибается вниз в своей середине. Это означает, что присутствуют «ядра» верующих как среди традиционалистов, так и среди модернистов, в то время как середина ценностного поля в меньшей степени религиозна. Верующих, формально отождествляющих себя с православием, также можно разделить на «старых верующих» и «новых верующих». И если «старые православные» сохраняют в себе соборно-коллективистский менталитет, в чем-то очень сходный с советской традицией, то «новые православные» – это в основном носители индивидуалистического типа сознания, ориентированные на индивидуальный успех и, по-видимому, на индивидуальное «спасение» души. Для «неоконсерваторов», напротив, характерна прагматизация и рационализация сознания, достаточно ироничное и секуляризованное отношение к религии, а их коллективизм основан, скорее, на корпоративистской этики, чем на сакральной соборности. И. Клямкин и Т. Кутковец отмечают в этой связи, что «то, что идеологи почвенничества считают в народе самобытно-ценным, самим народом оно таковым не воспринимается…» (12, с.169). Так «духовное» воспринимается не как альтернатива высоким жизненным стандартам, а как их следствие. «Духовность» перестала быть монополией народа как целостной общности, а стала, в первую очередь, прерогативой личности. Произошла девальвация таких ценностей как долготерпение и непритязательность, которые стали восприниматься современной частью общества со знаком минус. Образ воина, как собирательный образ народа, заменился образом работника и частного потребителя.

Вот представления о том, какое место должна занимать религия в жизни общества, характерные для традиционалистского сегмента ценностного поля. «Настоящий верующий должен неотступно соблюдать все церковные обряды, посты, воспитывать детей в религиозном послушании». «Только верующий человек может быть по-настоящему нравственным». «Религия – это утешение для слабых, сильному человеку она не нужна». «Религиозные люди – это, по большей части, лицемеры». Как видим, два радикально противоположных взгляда на религию, православный и атеистический. Однако лишь на поверхностный взгляд. В начале раздела мы уже высказывали предположение, что советский фундаментализм был, в первую очередь, радикальной альтернативой религиозной секуляризации, происходившей в России в послениконианскую эпоху, чему немало свидетельств как в публицистической (Н. Бердяев), так и в художественной форме (А. Блок, Н. Клюев, А. Платонов). Поэтому нам представляется поверхностным определение советского традиционализма как преимущественно светского, атеистического, «перпендикулярного» православно-христианским ценностям. Нынешнее рационально-позитивное отношение к религии, в основном к православию – противостоит в равной степени как православному фундаментализму, так и советскому атеизму. Вот высказывания о религии, поддерживаемые «новыми коллективистами»:
- «Обряды, посты – все это не столь уж важно, главное – жить по нравственным законам»;
- «Церковь должна заниматься только духовной сферой, не вмешиваясь в политику и повседневную жизнь общества»;
- «Важно во что-то верить, а конкретная форма веры не столь важна»;
- «Религия – это то, что привязывает человека к его истокам, к вере и обычаям предков».
Между тем, именно «неоконсерваторы» демонстрируют наибольшие симпатии к православию. Среди них однозначно с симпатией к православию относятся 69,9%; среди «традиционных консерваторов» – 64,7%; «традиционалистов» – 58,8%; «анархистов-дезадаптантов» – 54,6%; «либералов-индивидуалистов» - 53,6%. То есть сами неоконсерваторы не являются слишком верующими людьми, по крайней мере, они далеки от фундаменталистского отношения к вере; с другой стороны, они в наибольшей степени признают ценность религии как государственно-социального института. «Религиозный миф перестает быть живым и превращается в иносказание, этнографическую диковинку или даже в примитивный бытовой ритуал, который сам по себе не порождает никаких чувств сверх тех, которые прихожанин приносит в Церковь. В Церкви уже нет глубокого переживания бессознательного» (14, с.54).
Антифундаментализм современного массового сознания, причем не только россиян, но и, по-видимому, всего западного мира, может быть с известной мерой условности охарактеризован как кризис монотеизма. Действительно, монотеистическое мировосприятие предполагает признание единой правды, абсолютной истины. Между тем, более 50% опрошенных томичан согласны с утверждением, что «единой правды вообще не существует, у каждого она своя».

1. «Правда – сокровенная истина о мире и людях, доступная немногим» 5,1%
2. «Правда – это то, что позволяет хорошо ориентироваться в жизненных ситуациях и добиваться успеха» 6,2%
3. «Правда – это справедливость в общественной жизни» 27,3%
4. «Единой правды вообще нет, у каждого она своя» 55,1%

Отсутствие единой правды как выразителя абсолютной, божественной истины приводит к достаточно широкой религиозной толерантности. Для современного постмонотеистического мировосприятия сама вера в Бога является исключительно вопросом личностной идентификации с тем или иным целым. При этом вера не в «того» Бога, равно как и вообще неверие в Бога не воспринимается в качестве греха. Так на вопрос, задаваемый о наказании за неверие в Бога среди прочих грехов, 81,9% опрошенных заявили, что «за это не стали бы судить»; 9,8% высказались за суд с возможностью искупления вины, а 3,7% не предполагают за этот грех права прощения.
Соответственно, и православное мироощущение все больше приобретает функцию национально-исторической идентичности, его «экзотерические» стороны (связанные с обрядами, ритуалами) становятся более актуальными, нежели «эзотерические» (связанные с поиском сокровенного смысла бытия). Как отмечает современный религиовед С. Филатов, «поэтому совершенно не случайно, что на вопрос: “Что такое в Вашем понимании религия?” – люди отвечают: культура, верность национальным традициям, мораль. И лишь один из десяти – “личное спасение”, “отношения человека с Богом” (29).
Поиски же эзотерики в массовом сознании уводят современную генерацию россиян все дальше от собственно христианской традиции. Аналогичные тенденции наблюдаются и на современном Западе, что, вероятно, позволяет говорить о распространении кризиса христианской эзотерики.
При этом та часть опрошенных, которых, условно говоря, можно отнести к представителям «православной» системы ценностей, не столь уж существенно отличается от более рационалистических «протестантов».
Представление о «правде» «Православные» «Протестанты»
1. «Правда – сокровенная истина о мире и людях, доступная немногим» 7,0% 4,7%
2. «Правда – это то, что позволяет хорошо ориентироваться в жизненных ситуациях и добиваться успеха» 4,1% 12,6%
3. «Правда – это справедливость в общественной жизни» 32,2% 26,1%
4. «Единой правды вообще нет, у каждого она своя» 51,9% 53,7%

Одной из важнейших составляющих протестантской этики является культ жизненного успеха. Если в традиционных монотеистических религиозных системах, особенно в христианстве и индуизме, страдание считается наиболее богоугодной формой жизненного пути, либо «облегчающего карму», либо вознаграждаемое «царствием небесным». Такая форма аскезы как нестяжательство до сих пор остается одной из важнейших характеристик позитивного национального автостереотипа русского этноса, особенно его традиционалистского сегмента. В то же время протестантская этика включает в себя признание того, что успех является прижизненным проявлением праведности. Между тем, лишь 18,2% томичан согласны с тезисом, что «судьба посылает страдания наиболее достойным людям, страдания просветляют и очищают духовно», тогда как 36,5% разделяют тезис о том, что «судьба наказывает нас страданиями за грехи, а успехами и достатком вознаграждает за праведную и добродетельную жизнь».
Следует остановиться и на таком феномене, характерным для современного массового сознания, как антизападничество, объединяющее как традиционалистов, так и солидаристов. Сторонников однозначной ориентации на «вхождение в число цивилизованных стран» сегодня составляет в Томске 26,9% а в других регионах страны их еще меньше. 61,2% полагает, что «у России свой, особый путь». Что такое этот особый русский путь? По мнению идеолога современного евразийства профессора А. Панарина, «…вызов Запада выступает как угроза национальной идентичности, подрыв культуры и морали в ходе всепроникающей модернизации»; «глобальный мир стал превращаться в систему глобального геноцида». Он видит будущее России в качестве лидера «глобальной мироустроительной альтернативы Западу» (24). Другой современный исследователь полагает, что «вестернизация так и не смогла охватить весь мир, человеческая цивилизация не стала вестернизированной, хотя и восприняла многое от западного образа жизни. Более того, мы можем в последнее десятилетие видеть вполне очевидный откат вестернизации. В России, например, вестернизация потерпела полный провал по всем направлениям. Фактически уже ничто не сможет остановить в нашей стране разрыва с цивилизационным ядром Запада (США и Великобританией), который состоялся в сознании большинства и ждет лишь своего политического оформления в постельцинской России» (14, с.50). На вопрос, что же все-таки является «ядром» собственного «российского цивилизационного пути», отмечалось, что «главной, системообразующей ценностью самобытной русской культуры сторонники «русского пути» большей частью провозглашают православную соборность, противопоставляя ее не только буржуазному индивидуализму и эгоизму, но и коммунистическим «коллективизму», «классовой солидарности», «общественности». Воплощения соборной идеологии – община и артель – как формы организации труда представляются сторонникам «русского пути» вполне пригодными и для развития современных форм хозяйственной организации (7, с.131). В аналитическом докладе «Стратегия реформирования экономики России», подготовленном Институтом экономики РАН, к числу российских особенностей, определяющих специфику реформирования в России, относятся:
- вторичность материально-экономических факторов, высокая роль неэкономических факторов успеха, моральных, духовных стимулов к труду;
- сакральное отношение к государству и его интересам как к высшей ценности;
- традиции отношения к богатству, собственности в духе коллективизма и общинности, равенства и социальной справедливости;
- соборность, понимаемая как общенациональный, всесословный, межкорпоративный, межконфессиональный способ выработки и утверждения общенациональных ценностей достижения национального согласия (35, с.18).
Между тем для современной генерации россиян все эти перечисленные характеристики могут быть отнесены лишь при изрядной работе воображения. Так приведенный выше анализ религиозной ментальности современных россиян заставляет предположить, что под «своим путем» имеется ввиду скорее форма, чем содержание. Ведь в интерпретации модернистской, хотя и антизападнической части общества то же православие уж очень далеко отстоит от традиционного для России его понимания.
Вот, например, как относятся современные томичи к государству.
- «Государство олицетворяет высший смысл деятельности отдельных граждан. Жить ради государства, самозабвенно служить ему – нравственный идеал русского человека» 9,5%
- «Государство существует ради своих граждан. Оно должно быть сильным, чтобы эффективно защищать их интересы» 68,0%
- «В чрезмерно сильном государстве и мощном государственном аппарате я скорее вижу угрозу для личной инициативы граждан, моих прав и свобод» 14,7%.
Приведенные данные убедительно свидетельствуют о том, что в современной России государство перестало быть экзистенциальной ценностью, превратившись в сугубо инструментальную. И в этом нам представляется главный разрыв с т. н. «русской традицией». Вот, например, как характеризует И. Г. Яковенко традиционное русское представление о государстве: «Особая проблема – образ российского государства в культуре и отношение к государству со стороны общества. Традиционная культура осмысливает и переживает государство в категориях Власти. Она выступает в формах креативной сущности, подателя всех благ, источника законов и моральных норм, стоящего при этом над законом и моральной оценкой. Она – источник истины, всеблага и всемогуща. Традиционно мыслящий человек постоянно осознает себя соотнесенно с двумя сущностями – сакральной Властью и Народом. Власть и Народ предстают как взаимоотображения, как тотемистические сущности, связанные магически. В подобной системе представлений государство не может быть осознано как социальный институт, ибо перед нами качественно иная модель мира, в которой существуют нерасчленимая целостность, восходящая генетически к архаическому Роду. Социокультурный идеал традиционной культуры обращен в глубокое прошлое и представляет собой образ нераспавшегося изначально синкрезиса; мы называем его социальным абсолютом. Предельный образ социокультурного идеала реализует самый глубокий уровень культурного кода российской цивилизации» (38, сс.173-174).
Именно поэтому «западные фобии» в сегодняшней России далеко не во всем следует интерпретировать буквально. По своей социально-культурной составляющей, Россия является сегодня страной индивидуализированной и во многом вестернизированной. «Восток» с его культом «коллектива», подавлением личности, патриархальной семьей, в отличие от «Запада» и культурно, и социально чужд современному россиянину.
Впрочем, ряд современных российских исследователей готовы в радикальной форме отрицать это утверждение. Так по мнению С. Кирдиной, «в мире существуют всего две устойчивые системы базовых социальных институтов, т. е. Две институциональные матрицы, - западная, основанная на частной собственности, рыночной экономике, политических институтах гражданского общества; и восточная, основанная на общественно-служебной собственности, нерыночной («сдаточно-раздаточной») экономике, жесткой централизованной структуре власти и управления, а также на безусловном приоритете интересов государства по отношению к правам и интересам граждан» (36, с.178). Эти системы можно охарактеризовать как либерально-демократическую и тоталитарно-репрессивную, которая как раз, по мнению С. Кирдиной, органично свойственна России. Однако эмпирического подтверждения «восточные» матрицы в менталитете нынешних россиян не находят.
Так на вопрос, куда бы они хотели уехать, если бы представилась соответствующая возможность, 43,1% томичан высказали желание сменить место жительство, в том числе 12,1% выбрали из возможных вариантов отъезд за рубеж. Из числа последних 95% в качестве желаемой для эмиграции страны выбрали США или другие страны Запада, и лишь 5% - страны Востока, такие как Китай, Индия, Япония - то есть те страны, с которыми, сообразно рациональной логике, «надо поддерживать дружеские отношения». Не известны в России и какие бы то ни было культурные достижения стран Востока, в том числе и в сфере массовой культуры. Напротив, американская массовая культура все больше становится эталоном для подрастающих поколений в нашей стране.
Вообще отношения россиян к США очень похоже на отношение российской глубинки к Москве. Та же видимая неприязнь («они богатеют за счет нас»), совмещенная с фактическим признанием ее экономического, социального и культурного лидерства, а сам американский образ жизни – это воплощенный, но недоступный для большинства россиян «земной рай». Следовательно, плохое на вербальном уровне отношение к США – это, скорее, обида и зависть в отношении более удачливого и сильного конкурента, но никак не отрицание самих американских ценностей. В каком то смысле посткоммунистическая Россия является больше Америкой, чем сами США. Там «культурная беспочвенность», антитрадиционализм стали в свое время доминантой национального становления, но сегодня наблюдается обратный процесс обрастания традициями. В то же время ни в одной стране мира не происходило столь стремительного и бесповоротного разрушения традиционного общества, как в России в ХХ веке, особенно это касается самих русских, национальных основ их жизни. И нынешние поколения русских едва ли не столь же далеки от своих культурных корней как современные греки от великой Древней Греции. Для новой генерации русских с их молодым и несколько варварским самоощущением только вчера появившихся на свет, в общем, чужда и непонятна чопорная и заорганизованная, слишком «правильная» Европа, где каждый камушек на дороге освящен традицией, тем более традиционный Восток. В то же время, как будет показано ниже, формирование у значительной части общества неоконсервативной идентичности в некоторой степени сопровождается переориентацией от США в направлении Европы. Однако если с Европой нас сближает в какой-то степени локализация жизненных целей (по сравнению с гегемонистскими притязаниями американской культуры и цивилизации), то в отношении культурно-пространственных парадигм наше развитие скорее происходит по американскому образцу («автоколонизация России» современной генерацией русских).
Следующая таблица подтверждает сказанное, причем в весьма радикальной форме. Речь идет о так называемой «установке № 17» – «установке на новизну». Респондентам предлагалась следующая альтернатива – «мне нравится, когда сохраняется старинный облик наших городов и сел», а также «мне больше нравятся новые и современные города и поселки».

Группы Традиционалисты Анархисты Либералы-индивидуалисты Традиционные консерваторы Неоконсерваторы
1. «Старинный облик» 61,6 54,0 47,5 25,9 33,0
2. «Новые города и поселки» 21,1 30,4 38,8 56,5 56,7
3. Затруднились ответить 17,3 15,7 13,7 17,6 10,3

Различия «в разы» не могут носить случайного характера. Налицо совершенно определенная тенденция. «Неоконсервативная революция» в России знаменует собой окончательный разрыв с традицией и историческим самосознанием. Хороши же «консерваторы», предпочитающие «новые города и поселки» «старинному облику городов и сел».
Если традиционалисты не видят преемственности нынешней России исторической и высказывают самые мрачные предположения о ее будущем (вплоть до ее возможного распада), то модернисты, особенно «неоконсерваторы», напротив, весьма оптимистичны. 72,2% среди них полагают, что России «еще предстоит период подъема», тогда как среди «традиционалистов» подобной оптимистической позиции придерживаются лишь 44,1%. Именно выделенные нами «государственнические» группы ощущают себя носителями новой исторической парадигмы, ориентированной на процветание «новой России».

Величие России в прошлом Еще предстоит период подъема Россия может распасться Надо думать не о России, а о своих делах
1. анархисты 11,9 59,1 6,8 10,4
2. традиционные консерваторы 8,5 72,8 7,0 2,6
3. либералы 7,0 71,4 3,9 3,9
4. традиционалисты 13,4 44,1 15,9 6,3
5. неоконсерваторы 7,5 72,2 8,3 0,8
Российская модернизация существенно меняет систему парадных ценностей в отношении тех или иных «грехов», проступков и преступлений. Следующая громоздкая таблица представляет отношение выделенных ценностных групп к соответствующим явлениям в условных показателях. Рассчитано «среднее» значение терпимости к проступку, при этом за «1» принималось утверждение «никогда не может быть оправдано»; за «2» – «иногда это допустимо»; за «3» – «не вижу в этом ничего плохого». Среди «грехов» или проступков как традиционные преступление (воровство, убийство), так и связанные со взаимоотношением между человеком и государством (уклонение от налогов, от службы в армии), сексуальные, бытовые (пьянство) и т.п. В каждом столбце красным цветом выделены те кластеры, в которых проявляется наибольшая терпимость к данному явлению, а синим – наибольшая нетерпимость.
Наибольший ригоризм характерен для группы «традиционных консерваторов», несколько в меньшей степени для традиционалистов. «Анархисты – дезадаптанты», как и полагается «левым» - наиболее либеральны в отношении любых форм девиантного поведения. Интересно, что все три названные группы находятся в антимодернистском секторе, то есть представляют собой традиционные типажи, характерные для «старых русских». Что же касается «либералов» из числа «новых русских», то они отличаются от анархиствующих «старых русских», в первую очередь, более либеральным отношениям к сексуальной девиантности – абортам, гомосексуализму, добрачным половым связям, супружеской измене, проституции. К этому типу девиантности относятся также самоубийство и эмиграция. «Неоконсерваторы», как правило, по всем видам девиантности не занимают крайнего положения.
Таким образом, если посмотреть на эволюцию парадных моральных установок через призму внутренней динамики процессов модернизации, то видна устойчивая тенденция либерализации морали, в первую очередь, касающейся сексуальной сферы (что характерно для всего современного западного мира). Так по данным ВЦИОМ (17, с.458), численность тех, кто требует «ликвидировать», соответственно, проституток и гомосексуалистов сократилось с 1989 г. по 1999 г. с 27 до 12% и с 31 до 15%, а сторонников «изоляции их от общества», соответственно, с 33 до 20% и с 32 до 23%. Следует отметить при этом, что официальная православная доктрина продолжает рассматривать как тяжкие грехи аборт, гомосексуализм, самоубийство, применение разного рода биотехнологий, включая контрацепцию (23, сс.137-156). В еще большей степени либерализация морали коснулась таких некогда религиозных «табу» как неверие в Бога и самоубийство. Мы уже приводили выше данные, согласно которым практически 90% томичан не считают неверие в Бога грехом, заслуживающим какого-либо осуждения. 62,5% не считают грехом и самоубийство, в то время как смертный грех, не заслуживающий прощения его воспринимают лишь 11,5% томичан. Что же касается взаимоотношений между гражданином и государством, то «пик» либерализации, очевидно, уже позади, так как он связан с этапом доминирования в обществе либерал-индивидуалистической модели поведения (что же касается левых анархистов, для которых антигосударственность также органична, то эти группы общества, вероятно, будут занимать достаточно маргинальное положение).

Дача взятки Получение взятки Проезд в транспорте «зайцем» Уклонение от уплаты налогов Употребление наркотиков Пьянство
1. анархисты 1,56 1,49 1,96 1,62 1,05 1,31
2. традиционные консерваторы 1,22 1,15 1,64 1,21 1,00 1,15
3. либералы 1,49 1,39 1,99 1,49 1,06 1,24
4. традиционалисты 1,24 1,19 1,72 1,27 1,04 1,20
5. неоконсерваторы 1,38 1,33 1,77 1,23 1,05 1,23
Всего 1,38 1,31 1,83 1,39 1,04 1,23
Курение Супружеская измена Сопротивление милиции Развод Аборт Гомосексуализм
1. анархисты 1,92 1,60 1,73 1,94 1,80 1,30
2. традиционные консерваторы 1,73 1,36 1,45 1,77 1,67 1,10
3. либералы 1,92 1,65 1,74 2,16 1,93 1,60
4. традиционалисты 1,73 1,39 1,57 1,84 1,81 1,14
5. неоконсерваторы 1,79 1,39 1,57 1,87 1,70 1,26
Всего 1,82 1,49 1,62 1,93 1,80 1,29

Проституция Самоубийство Воровство, мошенничество Эмиграция из России в другие более благополучные страны Отказ от больных, неблагополучных детей, старых родителей Получение неофициальных трудовых доходов (зарплата "в конверте")
1. анархисты 1,47 1,14 1,16 2,38 1,09 2,10
2. традиционные консерваторы 1,21 1,12 1,06 2,12 1,08 1,55
3. либералы 1,50 1,16 1,14 2,52 1,08 2,08
4. традиционалисты 1,15 1,13 1,09 2,14 1,07 1,62
5. неоконсерваторы 1,31 1,14 1,08 2,38 1,11 1,79
Всего 1,33 1,14 1,11 2,30 1,08 1,84

Публичное проявление неприязни к представителям иных национальностей Уклонение от службы в армии Добрачные сексуальные связи Измена Родине Нарушение законов Демонстрация по ТВ передач с интимными, сексуальными сюжетами
1. анархисты 1,44 1,80 2,47 1,10 1,54 2,04
2. традиционные консерваторы 1,22 1,40 1,93 1,01 1,24 1,43
3. либералы 1,19 1,83 2,59 1,11 1,51 2,15
4. традиционалисты 1,35 1,49 2,00 1,03 1,24 1,48
5. неоконсерваторы 1,25 1,52 2,18 1,03 1,32 1,77
Всего 1,30 1,63 2,26 1,06 1,38 1,78

На законопослушность значительной части современных секторов общества обращал внимание А. Зубов в цитированной выше работе. «Современный русский человек совершенно изжил в себе безгласную покорность власти, сменившуюся большей частью не на своекорыстный эгоизм, а на ответственную, принципиально демократическую позицию» (9, с.184). В отношении законопослушания в проведенном им исследовании были получены следующие результаты:
«Существующие законы несовершенны, но их следует соблюдать, чтобы общество не погрузилось в хаос беззакония» – 50,9%;
«Существующие законы несовершенны, поэтому нужно жить не по закону, а по совести» – 38,9%;
«Существующие законы несовершенны, их всегда можно обойти. Интересы человека важнее закона, и не стоит мучиться угрызениями совести, нарушая закон» – 10%.
«Половина населения, готовая исполнять даже несовершенные законы, дабы общество не рухнуло в беззаконие, - совсем не плохой показатель для страны, так долго не жившей по закону» (9, с. 185). «Авторитет закона постепенно оттесняет мерило совести на второй план…» (9, с. 186).
Однако выводы А. Зубова нам кажутся чрезмерно оптимистичными. Вот как распределились ответы на вопрос о согласии со следующим утверждением: «Врать государству не зазорно, поскольку оно обманывает граждан». Во всех группах общества тех, кто согласен с этим мнением больше, чем несогласных (исключение составляют «традиционные консерваторы», но и там доля несогласных менее 50%). В то же время практически всеми (около 95%) поддерживается тезис, согласно которому «государство обязано всегда быть честным со своими гражданами». Таким образом, граждане предъявляют государству те требования, которые отнюдь не готовы выполнять сами.

Согласны Не согласны Трудно сказать
1. анархисты 56,0% 22,0% 22,0% 100,0%
2. традиционные консерваторы 33,8% 43,0% 23,2% 100,0%
3. либералы 47,3% 25,2% 27,5% 100,0%
4. традиционалисты 49,6% 30,5% 19,8% 100,0%
5. неоконсерваторы 40,6% 39,1% 20,3% 100,0%
Всего 46,8% 30,4% 22,8% 100,0%

Наряду с национальным (этническим) стереотипом, важнейшей мифологической конструкцией, определяющей социокультурный код нации, является историческая мифология. Анализ «исторического времени», в котором живут различные ценностные группы современного общества, позволяет сделать следующие выводы:
- различия между группами в оценках исторического времени носят умеренный характер, они «не в разы». В целом, основные исторические мифы носят общенациональный характер. При этом, главнейшие вехи – это Петр Первый и Великая Отечественная война. С позитивной оценкой обеих названных эпох согласны все без исключения ценностные группы, одновременно наблюдается «негативный консенсус» в отношении периода революции и гражданской войны, эпох Горбачева и Ельцина;
- основополагающий миф о Петре Первом, разделяемый всеми группами общества, включая традиционалистов, говорит об исчерпании и деградации антимодернизационной мифологии, отсутствии перспектив у «консервативной революции» с воссозданием фундаменталистских основ жизни;
- период советской истории продолжает наиболее неоднозначно восприниматься обществом. Однако острота различий имеет тенденцию к стиранию. Так, казалось бы, наиболее активными адептами советской истории должны были бы выступать советские традиционалисты. Однако их поддержка всей довоенной советской истории носит достаточно вялый характер. Главный советский миф все больше смещается от эпохи Сталина (эпоха Ленина уже давно утратила актуальность) к эпохе Брежнева. Это явственно свидетельствует о постепенном вырождении мифологической базы советского традиционализма. Как замечает в этой связи Т. Соловей (28), «современная русская интерпретация мифа о «золотом веке» не обладает мобилизационным свойством. В массовом сознании брежневское время воплощает представление о социальном комфорте, относительной обеспеченности и всеобщей «расслабухе», в то время как сталинская эпоха ассоциируется, прежде всего, с максимальным экзистенциальным напряжением»;
- нынешний, «путинский» период в российской истории оценивается существенно иначе, чем предшествующее ему пятнадцатилетие «смуты». «Согласно оценкам большинства россиян, нынешний, пока лишь складывающийся политический режим воспринимается как радикальная альтернатива «ельцинской России»; на него возлагаются ожидания модернизационного прорыва, восстановления роли страны в мире, воссоздания основных систем жизнеобеспечения населения, наведения «элементарного порядка» (5). Пока отношение к нему достаточно сдержанное, однако как неоконсерваторы обоего типа, так и либералы оценивают его скорее положительно. Явно отрицательно относятся к нему лишь традиционалисты. Подобный «союз» либералов и солидаристов характерен в определенной степени для эпохи Хрущева и Девятнадцатого века;
- «новые» и «старые» консерваторы весьма близко оценивают российскую историю. Для первых из них характерна лишь окончательная демифологизация советского периода (кроме войны и послевоенного подъема), а также более высокая оценка «путинской» эпохи;
- отличие неоконсерваторов от другой смежной группы – либералов – состоит в низкой оценке начала ХХ века (для этого периода действительно характерен расцвет индивидуалистического состояния в сочетании с деградацией государственности), нейтральное отношение к периоду Брежнева и более радикальное неприятие эпох Горбачева и Ельцина.
В приводимой ниже таблице оценка дана в условных единицах, представляющей разность между долей тех, кто гордится соответствующей эпохой и теми, кто ее стыдится.

Исторические эпохи Анархисты Традиционные консерваторы Либералы Традиционалисты Неоконсерваторы
Допетровская Русь +4,1 +3,6 +2,8 +2,3 +1,5
Эпоха Петра Первого +63,2 +54,8 +66,8 +42,4 +68,4
Эпоха Екатерины Великой +15,4 +12,5 +31,2 +12,6 +21,8
19 век в целом +14,2 +10,6 +19,8 +7,0 +14,2
Начало ХХ века +14,2 +7,0 +17,8 +8,3 +2,2
Период революции и гражданской войны -21,1 -4,0 -27,0 -3,5 -22,0
Период индустриализации и коллективизации -8,3 -8,7 -4,8 +6,8 -1,5
Эпоха Сталина в целом -38,9 -26,3 -55,4 +5,3 -43,6
Великая Отечественная война +43,4 +54,0 +48,2 +43,4 +54,1
Послевоенные годы +19,6 +43,8 +28,7 +35,4 +33,1
Эпоха Хрущева +0,9 +6,5 +6,2 +4,6 +7,5
Эпоха Брежнева -2,1 +7,3 -11,2 +22,8 -1,5
Эпоха Горбачева («перестройка») -17,5 -26,3 -7,8 -31,1 -26,3
Начало 90-х годов -15,7 -18,2 -5,9 -16,5 -19,5
Эпоха Ельцина в целом -32,9 -49,7 -25,1 -47,7 -48,9
Нынешние времена («путинские») -9,8 +3,7 +5,0 -22,6 +9,0

На вопрос, кто из политических персонажей настоящего или относительно недавнего прошлого или же киногероев может сегодня рассматриваться в качестве прототипа национального героя («на кого должен быть похож настоящий современный герой?») симпатии томичан распределились между В. Путиным (22%), А. Солженицыным (18%) и А. Сахаровым (19%). При этом респонденты с ярко выраженной традиционно-православной системой ценностей значительно чаще называли А. Солженицына. Интерес представляет и то, что лишь около 4% назвали главу РПЦ Алексия Второго. Около 5% назвали И. Сталина, что также подтверждает высказанный выше тезис о том, что актуальность фигуры типа И. Сталина («нужен новый Сталин») в современной России весьма невелика.
Одной из важнейших характеристик социокультурного кода является мобилизационная направленность общества. Исследование продемонстрировало, что мобилизационная компонента достаточна высока, но направлена практически исключительно на сферу локальных интересов. Так 44,0% опрошенных томичан готовы «пожертвовать личным благополучием и материальным достатком» ради будущего своих детей; 36,9% - ради безопасности своего дома, своей семьи. Лишь на третьем месте в качестве сверхценности выступает безопасность России (23,7% всех опрошенных). Причем подобное соотношение характерно для всех без исключения ценностных групп. Так для «неоконсерваторов» эти цифры, соответственно - 42,3%; 34,5%; 34,1%. Впрочем, в современной России подобная индивидуализация бытия видна и невооруженным социологическими методами взглядом. Свободная экономика раскрепостила океан человеческой энергии, однако, как правило, заканчивающейся за пределами забора собственной дачи или коттеджа. И для выделенной нами как потенциально мобилизационной группы «неоконсерваторов», мобилизационная компонента остается, в основном, на уровне парадных ценностей. Да, среди них на 10% больше тех, кто готов хоть чем-то пожертвовать ради безопасности страны, но не на порядок. Для сравнения приведем данные ВЦИОМа за 1996 г. (30, с.6). Так 9% русских москвичей безусловно были готовы принять активное участие в конфликте в интересах своей национальной группы; 24% - не готовы ни воем случае. По мнению Андрея Савельева, «последнее говорит о том, что русское национальное ядро (сочетающее в себе русскую культурную идентичность и готовность к ее защите политическими средствами) сегодня крайне малочисленно – не более 1-2%» (27, с.361). Правда, автор надеется, что «сплотившись, это ядро может повести за собой готовых к борьбе за русские интересы националистов – 10-15%, а затем и до половины населения страны» (там же).
И, наконец, исследование явственно продемонстрировало, что никакие идеи не являются больше сверхценностями ни для каких социальных групп. Так ради целостности страны готовы пойти на жертвы 4,2% томичан; ради коммунистической идеи – 1,7%; ради идеи демократии, прав человека – 1,5%; ради идеи прогресса, блага всего человечества – 1,9%; православная идея – 2,3%. Аналогично лишь 5,5% полагают, что объединить российское общество могут идеи демократии; 1,1% - коммунистическая идея; 1,1% - православная идея. Наибольший же рейтинг получили такие «безъидейные» идеи как стабильность (24,5%), законность и порядок (22,1%), достойная жизнь (16,3%). При этом для «традиционалистов» более характерны, чем для других групп такие ценности как «равенство и справедливость», «коммунизм»; для «левых анархистов» – «крепкая семья»; для «либералов» – «достойная жизнь», «вхождение в современный мир», «свобода», «права человека и демократия»; для «традиционных консерваторов» - «сильная держава», «законность и порядок»; для «неоконсерваторов» – «стабильность», «возрождение России», «православие», «спасение Отечества».
Весьма неопределенное место в общей ценностной структуре занимает «русская идея», считающаяся многими аналитиками едва ли не ключевой компонентой новой консервативной волны. Она, судя по всему, объединяет в себе две противоречащие друг другу тенденции. Одна из них – «возрождение России», «укрепление государства» – разделяется достаточно большой частью общества и ее «ядро» размещается в «государственническом», солидаристском сегменте общества, в равной мере как в антимодернизационной, так и модернизационной его части. В то же время такая ценность как русская этничность базируется в диаметрально противоположным сегментах. Так с утверждением «в России должно быть государство, которое выражало бы, в первую очередь, интересы русских» согласны в среднем чуть больше 20% томичан. Однако наивысший рейтинг данное утверждение получило в группе «левых анархистов», демонстрирующих сугубо антигосударственнические и антиколлективистские ценности – 44,7%. За ними следуют «традиционалисты» – 30,4%; «традиционные консерваторы» – 23,0%; «неоконсерваторы» – 19,6%; либералы – 15,0%. Такая картина позволяет предположить, что если в консервативном секторе идеи приоритета русской этничности и возрождения России в определенной степени соединяются, то в модернистском секторе радикально расходятся, а русские националисты трансформируются в радикальных антисолидаристов.
В ходе исследования респондентам было предложено определиться в отношении ряда социальных групп и понятий по шкале «свой – чужой». При этом максимальное значение шкалы – «4» – соответствует ответу «чужой»; «3» – «скорее чужой»; «2» - «скорее свой; «1» – «свой». В следующей группе таблиц приводятся ответы в средних по отношению к основным ценностным типам.

ТИПЫ Американец Европеец Москвич Интеллигент Рабочий Чеченец Предприниматель “Новый русский”
Традиционалисты 3,56 3,21 2,02 1,87 1,13 3,40 2,83 3,28
Либералы 3,23 2,67 2,35 1,89 1,43 3,35 1,98 2,63
Анархисты 3,45 2,92 2,16 2,01 1,21 3,44 2,49 3,07
Традиционные консерваторы 3,35 2,88 1,84 1,56 1,18 3,35 2,54 3,04
Неоконсерваторы 3,26 2,46 2,09 1,64 1,15 3,08 2,09 2,57
В среднем 3,36 2,82 2,15 1,85 1,26 3,35 2,33 2,89

ТИПЫ Советский человек Еврей Верующий Политик Министр Депутат Серб Гомосексуалист
Традиционалисты 1,19 2,56 1,41 2,41 2,49 2,52 2,91 3,87
Либералы 1,76 2,51 1,64 2,72 2,82 2,77 2,86 3,71
Анархисты 1,47 2,72 1,56 2,78 2,99 2,87 3,04 3,87
Традиционные консерваторы 1,30 2,48 1,42 2,17 2,46 2,26 2,71 3,81
Неоконсерваторы 1,35 2,22 1,44 2,37 2,49 2,53 2,64 3,69
В среднем 1,48 2,53 1,53 2,57 2,72 2,65 2,87 3,79

ТИПЫ Фашист Атеист Русский патриот Негр Китаец Мусульманин
Традиционалисты 3,93 2,94 1,21 3,06 3,06 3,20
Либералы 3,84 2,52 1,69 3,08 3,10 2,98
Анархисты 3,93 2,70 1,49 3,34 3,33 3,23
Традиционные консерваторы 3,94 2,62 1,30 3,06 3,06 3,04
Неоконсерваторы 3,83 2,52 1,28 2,86 2,87 2,80
В среднем 3,89 2,65 1,46 3,12 3,12 3,07

Интересно, что, хотя и не на порядок, именно в группе «анархистов» наблюдается наиболее неприязненное отношение ко всем иноэтническим и иноконфессиональным группам – евреям, чеченцам, неграм, китайцам, мусульманам. Традиционные консерваторы наиболее почтительно относятся к политике – министрам, депутатам, политикам. Наиболее интересная для нас группа «неоконсерваторов» характеризуется вообще большей толерантностью и более высокими оценками по отношению практически ко всем группам и понятиям. В частности, от либералов они отличаются существенно более высокой идентичностью с «русскими патриотами» (1,69 и 1,28, соответственно), а также тем, что либералы ощущают себя ближе к американцам, а неоконсерваторы – к европейцам.
Подытоживая исследование социокультурного кода современных россиян, можно лишь частично согласиться с теми, кто не видит в нынешних русских преемственности с исторической Россией. Так в уже цитировавшейся работе А. Кольева утверждается, что «сегодняшние россияне – лишь население страны, разбазаривающее достояние, нажитое предками. Этому населению наливают – оно спивается; показывают импортную побрякушку – оно готово заложить душу, лишь бы обладать ею; оскорбляют – оно подобострастно заглядывает в бесстыжие глаза развратной власти. Это население до сих пор не внемлет необходимости покаяться за крушение исторической России, за цареубийство, разорвавшее связь времен. Живущее поколение «россиян» должно быть исключено из понятия «русский народ». Но это не значит, что миф о русском народе может быть отброшен. Им нельзя пренебречь, как нельзя пренебречь историей» (14, с. 59). К близким выводам приходят в уже цитировавшейся работе И. Клямкин и Т. Кутковец (12). По их мнению современными россиянами отторгаются традиционные взаимоотношения между человеком и государством; налицо массовое нежелание мириться с низкими жизненными стандартами во имя высших целей и идеалов. «Советская власть сумела мобилизовать ресурсы российской самобытности для прорыва в индустриальную цивилизацию, но она же выкачала эти ресурсы до дна» (12, с.167).

4. Социально-мировоззречнские типы и современный политический процесс

Социокультурная мифология находит свое естественное продолжение в мифологии политической. В. С. Полосин определяет политический миф как особый миф, который хранит в коллективной памяти народа его социальный опыт, «связанный с действием институтов его самоорганизации и управления и направленный на укрепление суверенитета нации. Политический миф, соответственно, включает в свою структуру: 1) архетип какой-либо опытной ситуации, связанной с осуществлением мер социального регулирования и принуждения; 2) содержание конкретного опыта, эмпирически полученного в ситуациях, объединенных данным архетипом; 3) систему иносказательных образов, функциональная символика которых соотносит «желаемое» с «должным», то есть со сложившимся архетипом» (25, с. 193). Политический миф, как и архаический, характеризуется определенным набором компонентов: картиной мира в виде мифологизированной концепции социальной Истины; точкой во времени, связанной с истоком национальной истории и культуры; образом будущего и оппозицией «мы – они». «Развитость политической мифологии зависит от количества главных мифологических событий и их исторической глубины. У «демократов» ельцинского призыва есть единственное главное событие – «демократическая революция» августа 1991 г., объявленная моментом образования «новой России», с предысторией в жертвах сталинских репрессий и диссидентским движением. У российских коммунистов главные мифологические события определены 1917 годом, предысторией «декабристы – народники – Герцен – большевики – и апофеозом Победы 1945 с образованием социалистического лагеря. Для русского националиста ключевые события истории – крещение Руси, Куликовская битва и другие русские победы, включая и Победу 1945, но без финального апофеоза (14, с. 123).
Весьма интересно посмотреть внимательно и на генезис выделенных групп и те социальные ценности, которые являются именно для них особо характерными. Из приведенной ниже таблицы видно, что ранее (в первой половине 90-х) на ценности демократии ориентировалось 35,4% нынешних томичан, а 29,0% были противниками демократических преобразований. Сейчас демократами называют себя 22,4% а антидемократами – 42,0%. Таким образом, тенденция явно не в пользу демократических ценностей. Правда, следует сделать поправку на то, что под «демократией» чаще всего называют тот воинственно индивидуалистический тип модернистского сознания, который превалировал в данной части спектра в то время. Среди «консерваторов», как «старых», так и «новых» доминируют те, кто не отождествляет себя сегодня с демократическими идеалами (более 2\3 от числа ответивших на поставленный вопрос). При этом среди «традиционных консерваторов» несколько больше тех, кто и не был увлечен идеалами демократии, а среди «новых» - тех, кто разочаровался в демократии.

Изменилось ли Ваше отношение к ценностям и идеалам демократии?

Анархисты традиционные консерваторы либерал-индивидуалисты Традиционалисты неоконсерваторы Всего
Был и остаюсь демократом 17,8% 15,0% 30,7% 6,3% 19,7% 17,5%
Стал демократом 5,3% 3,6% 7,3% 2,3% 8,3% 4,9%
Разочаровался 15,1% 22,3% 9,2% 23,6% 22,7% 17,9%
Не был и не стал демократом 19,6% 25,9% 13,7% 36,9% 21,2% 24,1%
Затрудняюсь ответить 42,1% 33,2% 39,1% 30,9% 28,0% 35,6%
100,0% 100,0% 100,0% 100,0% 100,0% 100,0%

Наиболее активными в политическом отношении являются неоконсерваторы, в большей степени – «старые» (57,3% либо лично участвуют, либо постоянно следят за политикой), несколько в меньшей степени – «новые» (44,4%). «Левые анархисты» в наименьшей степени склонны интересоваться политикой, тем более непосредственно участвовать в различного рода акциях. 70,9% этой группы за политикой либо совсем не следят, либо следят от случая к случаю.

Лично участвую Постоянно слежу Слежу от случая к случаю Политикой не интересуюсь Затруднились ответить
Анархисты 1,5% 25,3% 43,2% 27,7% 2,4% 100,0%
традиционные консерваторы,4% 56,9% 27,0% 14,6% 1,1% 100,0%
Либералы 2,2% 37,9% 43,7% 15,3% ,8% 100,0%
Традиционалисты 1,8% 34,7% 35,9% 24,6% 3,0% 100,0%
неоконсерваторы 1,5% 42,9% 32,3% 22,6% ,8% 100,0%
Всего 1,5% 38,1% 37,5% 21,1% 1,8% 100,0%

Весьма неоднозначным оказалось соотношение между выделенными ценностными типами и обычными идейно-политическими сегментами, выделяемыми различными исследователями (в рамках триады «коммунисты – либералы – националисты», или же в рамках пятичленки «коммунисты – националисты – либералы – государственники – демократы»). Так нами ранее отмечалось (5), что в средней части политического спектра, который с различными оговорками можно отнести к центристам, образовалось несколько новых групп сознания. Это переставшие себя отождествлять с либералами-рыночниками «демократы» – сторонники демократического пути развития страны и приоритета прав человека (10,5% в октябре 2000 г. по данным мониторинга РНИСиНП), «русские националисты» (5,4%), социалисты и социал-демократы (2,0%), «государственники» (18,2%), а также неопределившиеся в своих политических симпатиях (47,1%). Так «анархисты» оказались «размазаны» между различными идейно-политическими типами, кроме коммунистов. 36,4% среди них, больше, чем в других ценностных группах, оказались безразличны ко всем идейно-политическим ориентациям. Среди «традиционных консерваторов» несколько больше, чем в среднем, коммунистов и русских националистов. «Неоконсерваторы» отличаются высокой долей сторонников укрепления государства (31,6%) и приоритета демократических ценностей (16,5%). Больше соответствия между либералами «ценностными» и «идейно-политическими». Среди последних 67,2% демонстрируют либеральную систему ценностей. Традиционалисты составляют 53,0% тех, кто сориентирован на коммунистические идеи.
В политическом плане «неоконсерваторы» больше других групп ориентированы на поддержку «Единства».
КПРФ Единство Отечество СПС ЛДПР ЯБЛоко
Анархисты 7,4% 8,3% ,9% 2,7% 6,0% 9,2%
традиционные консерваторы 22,3% 13,9% 3,6% 1,8% 5,1% 5,8%
Либералы 4,5% 16,2% 2,2% 7,0% 2,5% 12,8%
Традиционалисты 26,1% 7,8% 1,0% ,5% 5,5% 2,8%
неоконсерваторы 12,0% 21,1% 3,8% 1,5% 6,0% 8,3%
Видно, что ядром сторонников КПРФ остаются советские традиционалисты и «традиционные консерваторы», то есть группы, принадлежащие к государственно-коллективистскому сегменту ценностного спектра. И эта социальная база отчасти пересекается, отчасти является смежной для «партии власти» – «Единства». В то же время иные «левые» - «левые анархисты» остаются практически без представляющей их политической силы.
Можно сделать вывод, что сформировавшийся в России и переживающий ныне системный кризис партийно-политический спектр далеко не полностью адекватен наметившейся социокультурной и ценностной динамике. Разрушение характерного для 90-х противостояния «коммунистов» и «демократов» привело к появлению в либеральной части спектра как минимум сразу трех электоральных ниш, которые представляют СПС, «Яблоко» и в определенной степени «Единство». При этом электораты как СПС, так и «Яблока» характеризуются высоким уровнем индивидуализма, в первом случае – это групповой эгоизм наиболее преуспевшей части общества, во втором случае анархические устремления маргинальной интеллигенции. Если до 1998-99 гг., то есть до начала «неоконсервативной волны» «коммунисты» представляли собой замкнутую и маломобильную традиционалистскую резервацию, объединенную идеей традиционной идентичности, то сегодня наблюдается быстрый распад данной ниши, искусственно сдерживаемый лишь почти демонстративным нежеланием «партии власти» всерьез работать с центристски ориентированной частью общества (в основном в сфере внутренней политики). Ведь именно «государство» (в широком смысле слова) сегодня выступает в качестве центра общенациональной идентичности, оттесняя тем самым коммунистов от этой функции. В традиционно коммунистическом сегменте общества наблюдается появление также как минимум трех политических ниш: это традиционалисты, сильно редеющие и все меньше придерживающиеся ценностей советского фундаментализма; это мигрирующие от них в направлении политического центра «традиционные консерваторы», лишь по недоразумению продолжающие поддерживать КПРФ, а не «партию власти»; и, наконец, это «новые левые», которые вообще не ловятся современными политическими силами и не участвуют в выборах. В чем-то они близки к «Яблоку», в чем-то – ЛДПР лучших времен, для них характерна смесь индивидуализма (безразличие к общественной жизни) с проявлениями этнического национализма. Они слабо адаптированы к современной экономической жизни, ждут помощи от государства, не желая в свою очередь, для него хоть чем-то жертвовать. В определенной степени данный сегмент политического пространства характерен для «младокоммунистов», идеология которых нащупывается разными движениями, включая «лимоновскую» Национал-большевистскую партию. Утрачивая советскую мифологию, которой привержено только пожилое поколение, коммунистический миф все больше становится похожим на левый национализм со всеми свойственными ему качествами.
Следует отметить, что политическая природа неоконсерватизма в современной России интерпретируется по-разному. «…Сомкнулись значительная часть среднего класса и новые бедные, протестный электорат, причем эта «смычка» произошла на фоне сближения позиций, взглядов и ценностей старшего и молодого поколений. Одним «новым консерваторам» нужны ясные и общие для всех правила игры, уничтожение привилегий олигархов и сросшихся с чиновничеством "«более равных"» чем другие, предпринимателей. Другим отнюдь не чужды идеи возврата в прекрасное, дорыночное, доприватизационное, если не коммунистическое, то советское прошлое. И только учитывая эту двойственность, возможно прогнозировать перспективы нынешнего «консервативного традиционализма» массового сознания» (15, с.57).
В исследовании, проведенном РНИСиНП по всероссийской выборке в декабре 2002 г., задавался такой вопрос: "Какие идеи, на ваш взгляд, способны объединить людей в современной России?" 48% назвали две ценности, которые вышли с огромным перевесом по сравнению с остальными. 48% назвали укрепление России как великой державы. 46,5% - укрепление России как правового государства. При этом вторая из названных ведущих идей за время пребывания В. Путина у власти почти удвоила численность своих сторонников. То есть произошел достаточно своеобразный симбиоз ценностей модернистских и ценностей консервативных, что позволяет говорить о «путинской» волне как о неоконсервативной.
Это говорит о сути требований общества к режиму, что в первую очередь этот режим не должен куда-то вести, он не должен носить какой-то мобилизационный характер, так как носители этих требований если уже и не полностью адаптировались, то рассчитывают адаптироваться. И им важно только, чтобы государство не мешало процессам адаптации. Соответственно, Путин не должен быть вождем в полном смысле слова, который применяет насилие по отношению к обществу, который меняет социальную структуру, перераспределяет собственность. Это некая достаточно символическая фигура, которая должна обеспечить в обществе самые общие правила игры.
Одновременно возник и новый тип взаимоотношений между обществом и властью. Хотя в институциональной сфере переход еще далеко не закончился, состояние общества может быть охарактеризовано как постпереходное. Его основой является неоконсервативная система ценностей. С социальной точки зрения, носителями этой системы ценностей, в отличие от консерваторов предыдущей эпохи, являются преимущественно адаптировавшиеся слои общества. Здесь уместным представляется сказать несколько слов о социальном аспекте формирования базы нового режима.
Ядро поддержки режиму составляют как раз те, кто вначале увидел альтернативу Ельцину. И в конце 2002 г. 37,5% видели в политике Путина альтернативу ельцинской. Но деле дело не в Путине. Потому что генезис этого режима возник не с появлением фигуры Путина. Он возник раньше в 1998 году. И именно это очень тесно связано с проблемой адаптации. Когда возник дефолт в августе 1998 года общество потеряло равновесие, причем, в первую очередь, это коснулось тех слоев населения, которые были относительно адаптированными. Потому что была и огромная пассивная часть общества с очень низкими жизненными запросами, которая на словах возмущалась происходящим, но внятного запроса сформировать не могла.
Если говорить вообще о числе адаптантов, то наши оценки обычно показывают число людей, которые в общем адаптировались по разным параметрам, примерно в 20-25%. Это достаточно высокий потолок, потому что по другим оценкам где-то чуть ниже, на уровне 20-22%. Эти «адаптанты» не являются «средним классом» в полном смысле слова, но они – резерв среднего класса. 1998 год наиболее болезненно затронул эти относительно адаптированные слои населения, которые находились на нижней границе среднего класса. И именно эти средне адаптировавшиеся слои, у которых, с одной стороны, их реальный уровень жизни существенно ниже их запросов (их социальные запросы и самооценка достаточно высоки), и слои, ориентированные на определенную общественную вертикальную мобильность, - эти люди составили основу нового запроса.
Мы коррелировали рейтинг Путина с социальными статусами. Респондентов просили оценить свой социальный статус по 10-балльной шкале. И очень четко видна выгнутая вверх кривая. Хорошо видно, что «ядром» поддержки В. Путина средний класс, регенировавшийся после последствий дефолта, то есть те респонденты, которые оценили свой статус в интервале от «7» до «3» по 10-балльной шкале, где «1» – самый высокий статус, а «10» – самый низкий. В целях большей наглядности индекс поддержки В. Путина рассчитывался путем вычитания из доли поддерживающих в данной статусной группы уровень его среднестатистической поддержки по всему массиву опрошенных.

Социальный статус Средний индекс поддержки В. Путина
Самый верхний1 -18,56
2 1,09
3 4,00
4 7,94
5 1,15
6 5,19
7 3,11
8 -2,26
9 -4,43
Самый низкий10 -10,25

Наиболее сильная поддержка Путина у средних слоев населения, находящихся на нижней границе среднего класса. Относительно низкая поддержка Путина как у самых бедных, так и у самых богатых.
Правление Путина воспринималось как некий шанс именно для традиционного среднего класса, сохранившегося с советских времен, особенно для его провинциальной части. Достаточно высокое самоуважение, высокие самооценки и ориентация на социальную мобильность и абсолютная невостребованность их в период позднеельцинского режима, когда все процессы вертикальной мобильности оказались очень сильно заторможены. В этот период вертикальная мобильность была высокая только у верхнего этажа, примерно – 10-12%, она обеспечила огромную разницу в доходах, и очень низкая мобильность наблюдалась у традиционного среднего класса. И это послужило основной причиной того, что стало базой антиельцинского протеста, к ним присоединились, кроме традиционалистов с очень низкими запросами, относительно адаптированные слои населения, и этот запрос искал фигуру, на которую поставить.
Можно было бы предположить, что феномен популярности Е. Примакова, который казалось бы ничего не делал, но вызвал огромные позитивные ожидания на рубеже 1998-1999 гг., - это ответ на тот же самый запрос. Потом этот запрос выбрал фигуру С. Степашина. У него сразу поднялся рейтинг. То есть дело не в личности Путина, не в его особенностях характера. Это ответ власти на сформировавшийся запрос. И Путин до последнего времени казался достаточно адекватным этому запросу. «Путинский режим» казался обществу правильным, обеспечивающим некое поступательное движение. Так в январе 2002 г., согласно тому же мониторингу РНИСиНП, верили, что «путь, по которому идет Россия даст положительные результаты» почти 60%, а те, которые считали, что мы идем в тупик, составляли 40%. Причем эта цифра зеркально противоположна той, которая наблюдалась на рубеже в 1998 – 1999 гг., когда был наибольший всплеск негативного отношения общества к власти. Именно в силу сложившегося общественного запроса, от В. Путина в течение всего его «медового месяца», растянувшегося на два года, общество ждало более ясных сигналов, что в конфликте элит и средних слоев общества он на стороне последних. Согласно этим ожиданиям, он был должен поставить под контроль общества крупный бизнес, дать средним слоям правовые гарантии, способствовать усилению вертикальной мобильности и обновлению элит, используя для этого нетрадиционные механизмы, не связанные с функционированием политической системы, доставшейся в наследство от предыдущего десятилетия.. Сегодня средние слои относительно равнодушны к фасадной демократии, и она переживает глубокий кризис. А политических институтов, ориентированных на непосредственное взаимодействие власти и общества, через голову элит, пока не складывается. Между тем, именно эта институциональная сторона политического реформирования все в большей степени пробуксовывает. Шанс реально опереться на общество в противоборстве с элитами, имевшийся в распоряжении президента до последнего времени, по-видимому, уже упущен, он становится заложником элит, что чревато постепенным разочарованием общества.
Как старые, так и новые «неоконсерваторы» составляют собой ядро поддержки В. Путина. Среди каждой из этих групп по 39,8% доверяют ему безоговорочно. Больше всего не доверяющих – 16,1% - среди советских традиционалистов. Сознание «традиционных консерваторов» более мифологизировано, чем «новых». Так в первой группе соотношение в группе поддерживающих В. Путина по причине того, что «за ним правда» и тех, кто «видит в его деятельности для себя конкретную пользу», составляет 28,5: 23,7%, а во второй – 24,1: 27,8%. Вообще В. Путин как национальный лидер является почти идеальным ответом на запрос со стороны российских «неоконсерваторов». Ярко выраженный прагматик, обладающий весьма незначительной харизмой, скорее менеджер, «немец на хозяйстве», чем народный вождь. С таким «вождем» никак не могут смириться консерваторы, продолжающие искать «героя» на роль национального спасителя. «Наши нынешние власти очень хотели бы тоже выглядеть «сакральными» наподобие «помазанников Божьих». Церковь, конечно, если ей прикажут, помажет кого угодно и чем угодно, но беда в том, что сакральности у власти от этого не прибавится. Новая национальная идеология только тогда сплотит новую русскую нацию, когда выдвинется лидер, который возьмет эту идеологию на вооружение. Без него она – только сказочные доспехи, ждущие своего богатыря» (10, с.84).
Если с ценностной точки зрения современное российское общество во многом находится под влиянием модерна, то его институциональные черты как в формальной, так и в неформальной сферах, зачастую поражают своей архаичностью. По мнению К. Костюка, «его архаические черты усилил резкий рост потенциала конфликтности, социальная дезинтеграция, потеря социальной идентичности, утрата ценностного консенсуса. Вследствие этого бушуют информационные войны, множатся заказные убийства, обостряются этнические конфликты. Немыслимой прежде степени достигла криминальность общества, наркомания. Во всех регионах стремительно расцвела и оплела хозяйственные и политические структуры организованная преступность. На месте отмерших общественных организаций не возникло адекватных гражданскому обществу новых, не получили силы и механизмы влияния общественности на власть» (16). Тем не менее, сравнивая социокультурный ландшафт советской и постсоветской эпохи, можно сделать следующие утверждения. Ни родовое, ни репрессивное, ни сакральное начала не определяют больше характера российской культуры. Хотя эти начала присутствуют, и все еще в значительной мере, они не составляют оснований легальной, официальной культуры. Они присутствуют скорее как антикультура, т.е. как то, что должно культурой преодолеваться.
Анализ показывает, что современное, «путинское» российское общество становится все более гомогенным с точки зрения самых общих представлений о жизни, сведенных в понятии «социокультурный код». «Социологический опрос не выявляет драматических экзистенциальных разломов между отцами и детьми, богатыми и бедными… Речь идет не о полной гомогенности общества, но о высоком уровне единомыслия, не позволяющем социально-профессиональным когортам превратиться в замкнутые и противопоставленные одна другой субкультуры. В русском массовом сознании, как оказалось, нет никаких существенных препятствий для перехода к постдеспотическому гражданскому обществу, и, напротив, врастание в новую деспотию для страны с так думающим большинством граждан маловероятно» (9, с. 187). Происходящая на наших глазах в стране «неоконсервативная революция», пожалуй, окончательно хоронит перспективы «консервативной революции» с воссозданием традиционных русских доминантов. Ведь по мнению сторонников «консервативной революции», «мы живем в оккупированной стране… Выживание русского этноса невозможно без смещения оккупационного демроссийского режима – ремократизации. Задачи русского народа и народов, дружественных русским – это задачи национально-освободительной борьбы» (18, с.56). Надежды возлагаются на процессы нового этногенеза: «Фаза подъема для русского этноса в целом еще не началась. Она может и не начаться, если к этому не будут приложены некоторые усилия... Как знать, не ожидает ли нас, в случае успешного выхода из экологического, экономического, социального и гносеологического кризиса, новый всплеск пассионарности, зарождение нового этноса?» (6, с.285). Романтические представления о «новой-старой» русской пассионарности хорошо отражены в восторженной тираде Андрея Савельева. «Залог победы России в войне - это христолюбивое воинство: сотни миллионов обученных военному делу граждан, десятимиллионная национальная гвардия и миллионная мобильная армия. Немедленный отказ от либеральных ценностей приведет к столь же немедленному физиологическому и демографическому оздоровлению нации. Весь мир станет и восхищаться, и ужасаться безмерной могучей силе и неотразимой физической красоте русского воинства, радостно готового бессчетно умирать во славу Христа но полях брани. И хотя Господь не наградил женщину духовной и телесной притягательностью мужчины, и она сможет внести лепту в русское возрождение в качестве незаменимой биологической спутницы человека, вместилища его семени, - продемонстрировать всему миру чудеса беспрерывных зачатий, невероятной плодовитости и преклонения перед мужским началом. Только православная идея позволит сделать ХХ1 век веком глобального торжества России. Она обязывает нас восстановить Россию как «Третий Рим», мировое Царство Добра, прообраз Царствия Небесного. Главная геополитическая цель России – возвращение Константинополя, контроль над проливами Босфором и Дарданеллами, свободный выход для быстроходных русских эскадр к огнедышащей Этне, в бушующие, кипящие штормами воды Средиземного моря, самого неспокойного моря на планете, что позволит обеспечить окончательное военное поражение католицизма от православия. Мириады физически крепких, духовно и телесно красивых, бесстрашных русских юношей должны обрушиться на пресыщенную и извращенную Европу, смести с лица Земли богомерзкую цивилизацию, предавшую Христа, заменившую святость похотью. Современная Европа, культивирующая такие омерзительные пороки, как аборты, разводы, гомосексуализм, дарвинизм, эмансипацию, клонирование и эвтаназию, давно превратилась в библейские Содом и Гоморру» (39, с.38).
Пока же сформировавшееся в ходе «неоконсервативной революции» «новое большинство», обеспечивающее социокультурную гомогенность, является продуктом окончательного разложения и деградации традиционного общества, и в силу этого обладает рядом доминантных социокультурных характеристик, противоречащих традиционной «русской» ментальности.
Что это сулит России сегодня и в обозримой перспективе? Посттрадиционное общество понятнее, рациональнее, предсказуемее. Оно менее энергетично за счет размывания «коллективного бессознательного», составляющего фундамент традиционных культур. Посттрадиционное общество не способно хорошо воевать, особенно в войнах, требующих большого самопожертвования. Оно вообще не готово к мобилизационному поведению. Большим вопросом является и способность посттрадиционной России к генерированию великой культуры, основанной все-таки на традиционных пластах народного сознания, пусть и переработанных верхними социальными этажами общества. Однако «пути назад», похоже, уже нет.
Создает ли состояние социокультурного фона в современной России непреодолимые преграды на путях российской модернизации? В большой степени, да. Как мы пытались показать выше, эти барьеры связаны отнюдь не с давлением архаичных, традиционных пластов исторического сознания россиян, как это принято считать в либеральной интеллектуальной среде. Интересно, что в этом отношении либералы и почвенники придерживаются общей точки зрения, но оценивают ее с противоположным знаком. Так либералы сетуют на склонность русских к коллективизму (соборности), патернализму, низкой роли материальных стимулов как на антимодернизационные факторы. Почвенники эти же обстоятельства считают основой для предстоящего духовного возрождения России. Данные же наших исследований показывают, что ментальность современных россиян в весьма слабой степени несет на себе печать традиционализма, напротив, активно усвоены ценности современного рационального общества массового потребления со всеми его характерными чертами. Почему же модернизация общества при таких характеристиках населения наталкивается на сопротивление социокультурной среды?
Как мы отмечали в начале работы, главная причина – отсутствие субъекта общенациональной модернизации («кризис идентичности»). Традиционное общество с присущими ему социальными скрепами, тяготеющими к коллективному бессознательному, распалось. Формирование современной нации, в которой утрата коллективного бессознательного замещается формированием институтов современного (рационального) общества, не состоялось или состоялось в ущербном виде. Национальный распад (причем не столько на составляющие этносы, сколько на атомарном уровне) породил своеобразный тип модернизации, при котором она происходит (причем весьма активно) на индивидуальном или локальном уровне, а общественная ткань, доставшаяся в наследство от традиционного общества, используется лишь как материал для локальных модернизаций. Современное российское общество не способно переварить и модернизировать эту ткань, в результате чего создаются своеобразные модернизационные «коконы». Если «национальной идеей» позднесоветского человека была отдельная городская квартира и садовый участок, то по праву преемственности национальной идеей постсоветского человека стала дача (в меру состоятельности) за глухим забором. «Мой дом – моя крепость». Отгородиться ото всего и проводить модернизацию своего замкнутого социального пространства для своих домочадцев и челяди. Все, что «за забором» - ценится лишь постольку, поскольку может быть перетащено внутрь забора и использовано «по хозяйству». Формируются и более крупные «модернизационные коконы» – частные фирмы, корпорации, группы организованной преступности (мафии). Они действуют в целом по тому же принципу. Успешный министр (руководитель ресурсной монополии) типа Председателя РАО ЕЭС или министра МПС производит модернизацию своего «кокона», поглощая ресурсы бесхозного общества (все, что лежит за пределами кокона). В ряде случаев в современной России удается создание подобия «коконов», соответствующих уровню субъекта федерации (например, «московская группировка», контролирующая основные ресурсы столичного мегаполиса), но скорее в порядке исключения. При этом постсоветский русский, попадая в индивидуальном качестве в организованное модернизированное пространство (к примеру, на Запад) прекрасно, как правило, осваивается в этом пространстве, демонстрируя вполне модернизационную систему ценностей и соответствующий тип социального поведения, что еще раз доказывает, что дело не в «дикости и архаичности» постсоветского русского, а в его неспособности из-за крайней индивидуализации самому создать модернизационную среду за пределами своего локального «кокона». Аналогичные черты национального распада просматриваются и в ряде других постсоветских государственных образований. Как показал десятилетний опыт после старта «общего забега» в начале 90-х, именно жизнеспособность общенациональной социальной ткани является главным фактором, обеспечивающим перспективы модернизации, более важным, чем наличие ресурсной базы. «Коконный» тип модернизации не способен к эффективному усвоению ресурсов, каким бы ни был их объем. Более того, сама модернизация оказывается возможной лишь за счет распада общества. Чем можно преодолеть или компенсировать национальный распад? Апелляция к архаике, «гумилевской» теории зарождения и смерти этносов, очевидно, уже потеряла актуальность для нынешней России. В нашем случае, очевидно, лишь расширяя границы отношений в корпорации, то есть, пытаясь создать «государство-корпорацию», «нацию-корпорацию» на сугубо рациональной основе. Основные социальные и идеологические характеристики возможных носителей подобного проекта, единственно перспективного в сегодняшней России, мы и попытались выделить и описать в настоящем исследовании.

ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ. ВЫСТУПЛЕНИЕ В ФОНДЕ «ЛИБЕРАЛЬНАЯ МИССИЯ» 11 июня 2002 г. Многие проблемы сегодняшней модернизации заключаются не в системе ценностей населения, а в неспособности вестернизированных постсоветских индивидов к самоорганизации и взаимодействию.

Довольно распространено мнение о несоответствии элиты и общества в современной России. Оно разделяется многими политиками и интеллектуалами. Представители их почвенно-патриотического крыла полагают, что самобытность русского народа, выработанный им веками особый уклад жизни противоречат тому пути, по которому россиян насильственно ведут современные модернизаторы. Либералы же, наоборот, считают косность общества главным тормозом модернизации. Алексей Кара-Мурза последний тезис оспаривал. Вместе с тем, он, подобно почвенникам, утверждал, что нынешние либералы насильственно навязывают населению свою модель, в очередной раз воспроизводя прежний алгоритм российских модернизаций. Но сам факт навязывания предполагает, что ценности либерально-реформаторской элиты и общества существенно рознятся. А это-то как раз и не так. Поэтому нет оснований говорить и о навязывании, равно как и о попытках очередной "переделки" населения и его привычного уклада.
Исследования, выполненные в рамках проекта «Томская инициатива», показывают, что никакой пропасти между элитой и "косной средой" сегодня не существует. Российское общество не сопротивлялось либеральным реформам начала 1990-х годов и не отторгало ценности, лежащие в их основе - по крайней мере, в их словесном выражении. В том числе и потому, что эти реформы органично вписывались в социокультурную ситуацию, сложившуюся в стране задолго до них. Я вообще не вижу в событиях рубежа 1980-х - 1990-х годов чего-то существенно нового. Действительно значимые события произошли лет на пятьдесят раньше. Произошедшее же в последние десять лет - это более или менее отдаленные последствия того важнейшего перелома, новая фаза развития сформировавшегося тогда организма.
Постсоветское общество - естественный преемник общества позднекоммунистического, позднесоветского. И оно таково, что либерально-западнической элите не было никакой необходимости навязывать ему свои ценностные ориентации.
Есть все основания утверждать, что на уровне ценностей оно уже в значительной степени модернизировано. Решающий поворот пришелся не на 1990-е, а на конец 1950-х - 1960-е годы, когда и произошла ценностная революция. Она-то, в конечном счете, и смела коммунистический режим. Основные ценности позднесоветского человека, его, если угодно, "национальная идея" соответствовали системе ценностей, пришедшей с Запада. Она характеризовалась индивидуализмом, ориентациями на общество массового потребления и выражением "мой дом - моя крепость". Из российского коллективного "я" выделилось индивидуальное начало, которое со временем развивалось, воплощаясь в новые потребности и обретая новые символы. Если национальной идеей позднесоветского человека была отдельная квартира, то национальной идеей человека постсоветского стала дача с глухим забором - ментальный символ современных россиян.
Наши исследования ментальности и мифов постсоветского человека свидетельствуют о том, что в нем практически ничего не осталось от той традиционной архаики, которую мы привыкли считать проявлением русской косности, препятствующей модернизации. Если ей что и препятствует, то не система ценностей, а неспособность вестернизированных, либерально-ориентированных постсоветских индивидов к самоорганизации и взаимодействию. Утратив архаичные структуры и мифы коллективного бессознательного, интегрирующие традиционные социумы, наше общество при всей своей рационализации не смогло сформировать нацию. Россия не перешла от традиционного общества к нации, что в Новое время сделали Европа и Америка, причем последняя гораздо позже и с большими трудностями. И пока нет достаточных оснований утверждать, что такой переход в нашей стране в обозримой перспективе состоится.
Неспособность выстраивать горизонтальные связи и формировать на их основе институты управления обществом, тем самым создавая новые традиции, замещающие коллективное бессознательное, привела к тому, что у нас сложился своеобразный тип модернизации, происходящей за счет разрушения социальной ткани. В России модернизация очень быстро проходит в неких социальных коконах. Я говорю как о индивидуальном социальном пространстве, условно говоря, дачах, которыми сейчас застроена вся страна, так и о корпоративных структурах, будь то самый мелкий бизнес или огромная монополия типа МПС или РАО "ЕЭС". В исключительных случаях таким коконом может стать и целый субъект федерации, в котором создается свой управляемый микросоциум, что в определенной степени мы наблюдаем сегодня в Москве. Но в ходе стремительной модернизации внутри отдельных групп социальная ткань общества в целом оказывается совершенно бесхозной. И чем интенсивнее осуществляются такие точечные модернизации, тем интенсивнее разрушается общая социальная ткань. Проблема не в том, что в России плохо идет модернизация, а в том, что она здесь разрушает национальную идентичность и горизонтальные общественные связи. Именно этим российская модернизация кардинально отличается от прочих европейских модернизаций.
Алексей Кара-Мурза говорил о европеизации нашего общества. Да, оно европеизировано на уровне ценностей отдельных индивидов, но абсолютно не европеизировано с точки зрения, так сказать, встроенности этих индивидов в национальный космос. Парадоксально, что русские с их, казалось бы, многовековой историей и глубинными культурными пластами ощущают себя людьми, живущими в весьма ограниченном территориальном и временном пространстве. Наши исследования фиксируют крайне слабую историческую память у современных русских: она распространяется лишь на одно-два поколения. Практически никто не знает, кем работали их дед и бабка. Вместе с тем люди не задумываются и о том, что будет через двадцать лет. Поэтому вполне правомерно утверждать, что российское общество сегодня крайне ограничено не только территориально ("моя дача - моя крепость"), но и во времени - жизнью одного поколения. Это - еще одно подтверждение того, что современное российское общество не представляет собой нацию с присущими ей интеграционными механизмами.
Отсюда следует, как мне кажется, что европейский социокультурный опыт вряд ли может пригодиться при осуществлении российской модернизации. Нам надо скорее ориентироваться на опыт США долинкольновской эпохи, когда перед Америкой стояла проблема формирования нации из модернистских, либерально-ориентированных и очень энергичных индивидов, каждый из которых считал, что является государством в государстве. Но механически заимствовать чужой опыт иной эпохи все же невозможно. Каковы механизмы формирования интегративных структур в атомизированном и быстро модернизирующемся российском обществе? Как скрепить социальную ткань, продолжающую стремительно разрушаться? Эти и другие подобные вопросы пока остаются без ответов.
Ясно, что надежды национал-патриотов на консервативную революцию и восстановление традиционных устоев жизни, соответствующих русскому менталитету, ничем не обоснованы. Все архаичные механизмы коллективного бессознательного в России разрушены и восстановить их не удастся. Интегрировать общество можно только на современных корпоративных началах, современной корпоративной этике. Поэтому следует попытаться перенести на общество в целом уже существующий опыт формирования горизонтальных связей на локальном уровне корпораций. Гражданин страны должен чувствовать себя членом государства-корпорации, которое дает своим членам определенные преимущества и защиту на внешних рынках. Но как именно осуществить такой перенос опыта с локального уровня на общий, пока тоже непонятно.
Непонятно даже то, может ли вообще российское общество интегрироваться на уровне нации или оно способно консолидироваться только на более локальных уровнях. Несмотря на видимые успехи нынешнего режима в интеграции страны, наши исследования показывают, что интеграция эта стремительно развивается лишь на микроуровне. Здесь не должно быть никаких иллюзий.

ОСНОВНЫЕ ВЫВОДЫ

1. Социокультурный раскол общества на консерваторов советского образца и либералов западного образца, характерный для 90-х годов, в значительной степени преодолевается. Наблюдается расщепление, с одной стороны, ядра советских традиционалистов на несколько различных как по идеологии, так и по стратегии адаптации групп. С другой стороны, в либеральном сегменте общества возникают группы, ориентированные на социальные стратегии, с характерной для них либерально-консервативной системой ценностей. Впрочем, ценностное расслоение общества носит достаточно невыраженный характер, все исследованные группы в большей степени исповедуют близкие ценности, их больше факторов объединяют, чем разделяют. Таким образом, речь идет скорее о некоторых тенденциях, которые иногда проявляются, а иногда нет.
2. Эти процессы привели к количественно не столь ярко выраженным, но достаточно глубинным трансформациям в обществе, во взаимоотношениях между обществом и властью. Они могут быть охарактеризованы как «неоконсервативная революция».
3. По своей социокультурной природе неоконсервативная волна связана с завершением процессов распада традиционного общества, индивидуализацией общественного бытия и социальных связей, формированием потребности в новом гражданском объединении общества на новых, нетрадиционных основах. Она представляет собой вступление в завершающую фазу социальной модернизации.
4. Выделено «ядро» носителей новой общественной субъектности, выявлены основные характеристики ментальности (ценностей и установок) данной группы. Среди них:
высокая степень социальной и трудовой активности;
предпочтение достижительных моделей, связанных с интенсивной социализацией;
высокая степень оптимизма как личного, так и в отношении страны;
позитивный этнический автостереотип;
позитивное отношение к религии, в особенности к православию, при одновременной рационализации отношения к окружающему миру (десакрализация православия при признании его ценности как социального института);
жесткая система парадных моральных ценностей в отношениях между индивидом и обществом при одновременно либеральном отношении к индивидуальным моральным ценностям.
5. Среди исторических мифов лишь отношение к советскому периоду продолжает существенно раскалывать общество, однако острота раскола снижается ввиду размывания советской мифологии (даже среди традиционалистского сегмента общества).
6. Очевидная «вестернизация» системы ценностей общества, отказ от фундаменталистских взглядов на важнейшие вопросы бытия и морали происходит скорее по американскому, чем европейскому образцу. Можно утверждать об определенной «протестантизации» системы религиозных ценностей той части общества, которая формально идентифицирует себя с православием. Этот процесс мы интепретируем как кризис монотеистического мировосприятия. В то же время рационализация и десакрализация мировосприятия не ведет к выработке «протестантской этики», адекватной веберовским представлениям конца Х1Х века.
7. Отношение к нынешнему периоду российского общества носит в целом выжидательный характер, однако, оно представляется в большей степени началом новой эпохи, чем завершением предшествующей.
8. Мобилизационная компонента современного общества остается крайне низкой и ограниченной преимущественно сферой локальных интересов. Наблюдается практически «нулевая» мобилизация вокруг тех или иных систем идейно-политических ориентаций (коммунизм, демократия, национализм, православие и т.д.).
9. Постепенная консолидация общества происходит скорее вокруг общегражданских ценностей (общенациональный интерес как корпоративный интерес), чем на национально-этнической основе, практически не выполняющей сегодня группообразующей функции.

ЛИТЕРАТУРА

1. А. Архангельский. «Известия», 2001, № 51
2. А. С. Ахиезер, «Специфика российского общества, культуры, ментальности как теоретическая и практическая проблема», Сборник «Обновление России: трудный поиск решений, Выпуск 9, РНИСиНП, М., 2001
3. А. С. Ахиезер, А. П. Давыдов, М. А Шуровский, И. Г. Яковенко, Е. Н. Яркова. "Большевизм - социокультурный феномен" («Вопросы философии», 2002, в публикации)
4. Леонтий Бызов. Становление новой политической идентичности в постсоветской России. Эволюция социально-политических ориентаций и общественного запроса. «Россия: становление демократических ценностей?» Московский центр Карнеги, 1999
5. Леонтий Бызов, Первые контуры постпереходной эпохи. Социс, № 4, 2001
6. Станислав Ермаков. Расовые архетипы, этническая психология и окружающая среда. В книге «Расовый смысл русской идеи». Выпуск. 1. М., «Белые альвы», 2000
7. Н. Н. Зарубина, «Хозяйственная культура постсоветской России». Выпуск 9, РНИСиНП, М., 2001
8. А. Г. Здравомыслов, Социология российского кризиса. М., «Наука»,1999
9. Андрей Зубов. Единство и разделения современного русского общества. «Знамя», № 11, 1998
10. Анатолий Иванов. Бесплотный «русский дух». Смеси и примеси. В книге «Расовый смысл русской идеи. Выпуск. 1. М., «Белые альвы», 2000
11. Идеологические предпочтения населения России: новые тенденции (по данным исследований ИНДЕМ и РОМИР). Москва, Горбачев-фонд, 2000
12. И. Клямкин, Т. Кутковец. Русская самобытность. Институт социологического анализа, М., 2000
13. Козлова Н.Н. Горизонты повседневности советской эпохи: Голоса их хора. М., РАН, 1996
14. А. Кольев (Андрей Савельев). «Миф масс и магия вождей. М., Национальный институт развития, 1998
15. С.А. Королев. «Долгие проводы советской эпохи». Сборник «Обновление России: трудный поиск решений. Выпуск 9. РНИСиНП, М., 2001
16. К. Н. Костюк. Архаика и модернизм в российской культуре. На сайте http://www.rir.ru/socio/scipubl/sj/sj3-4-99.kost.httml
17. Ю. Левада. «От мнений к пониманию». М., Московская школа политических исследований, 2000
18. Сергей Марочкин. Народ, среда, характер. В книге «Расовый смысл русской идеи. Выпуск. 1. М., «Белые альвы», 2000
19. Материалы независимого теоретического семинара «Социокультурная методология анализа российского общества» под руководством А. С. Ахиезера (на сайте http://scd.centro.ru/15htm)
20. Владимир Махнач. Русский Север: кровь и дух. В книге «Расовый смысл русской идеи». Выпуск 1. М.,«Белые альвы», 2000
21. Модернизация: зарубежный опыт и Россия. М., «Наука», 1994
22. Наумова Н.Ф. Рецидивирующая модернизация в России как форма развития цивилизации// Социологический журнал, 1996 № 2
23. Основы социальной концепции РПЦ, М., «Даниловский благовестник», 2000
24. А. С. Панарин. «Глобальное политическое прогнозирование в условиях стратегической нестабильности», М., Эдиториал УРСС, 1999
25. В. С. Полосин. «Миф, религия, государство». М., «Наука», 1998
26. В. Рукавишников, Л. Халман, П. Эстер. Политические культуры и социальные изменения. Международные сравнения. «Совпадение», Москва, 1998
27. Андрей Савельев. «Русские по паспорту и русские по духу», В сборнике «Расовый смысл русской идеи». Выпуск 1. М.,«Белые альвы», 2000
28. Т. Соловей. Русские мифы в современном контексте. Фрагмент проекта «Томская инициатива» (в процессе публикации)
29. С. Филатов. Православие как национальный символ. «Дружба народов», 1999, № 3
30. Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения. Информационный бюллетень. № 5, 1997
31. К. Юнг. О психологии бессознательного. М., «Канон», 1994, с. 80
32. В. А. Ядов. А все же умом Россию понять можно. В книге «Россия: трансформирующееся общество». Москва, Канон-пресс-ц., 2001.
33. Мясникова Л. Российский менталитет и управление. Вопросы экономики, 2000, № 8.
34. Петров В. Системы общественного бытия Запада и России. Вопросы экономики, 2000, № 8.
35. Стратегия реформирования экономики России: Аналитический доклад Института экономики РАН. Вопросы экономики, 1996, № 3.
36. Кирдина С. Г. Институциональные матрицы и развитие России. М., ТЕИС, 2000.
37. Лукьянова Т.Н., Убиенных Т.Н., Эйдельман Я.Л. «Экономическая реформа в России: культурные барьеры». В книге «Россия: трансформирующееся общество». Москва, Канон-пресс-ц., 2001.
38. И. Г. Яковенко. Государство: дополнительность социокультурного анализа. В книге «Россия: трансформирующееся общество». Москва, Канон-пресс-ц., 2001.
39. А. Савельев. Условия победы русского мира в грядущих войнах. «Русский дом», апрель 2002.

Социокультурный подход к проблемамсоц изменчивости общества

2. Научный статус и эвристический потенциал социокуль-го подхода к общес-му изменению.

1.Процессы(70-е и по сей день):

Изменяется массовое представление об общ-ом прогрессе. Теория развития-теория масс изменений-теория кризиса-теория катастрофы.

Трансформация ценностей и потребностей людей(от материалистических к постматери-им)

Главное самореализация и самовыражение. Практики нарцисизма. Культура гедонизма. Фукуяма – «большой разрыв»

Новый индивидуализм – эгоизм,использование другого,каждый позиционирует себя. –

Посткоммунистические трансформации конца 80-х –нач 90 (у нас)

С т.з. социокуль-го подхода общество – социокультурное пространство, которое функционирует как многомерное поле в котором соц.структуры и деятели выступают во взаимодействии. Об-во создается взаимодействующими индивидами, их практиками, но при этом об-во как пространство имеет системное качество, свойство. Системное качество – соц институты, государство, мораль. Об-ва это постоянная динамика. Общ-во создаётся взаимодействиями, практиками,связями. Общество имеет системное качество

2.Особенности социоку-го подхода:

·универсализм, позволяет объяснять разные элементы общ-го устройства. Культура-сов-ть реперзентативных КСК, ценностей Социальность-сов-ть всех взаимоотношений и взаимодействий соц субъектов.

·В центре внимания- человек активный,субъект действия

·Цель- выявить сущностные ценности и этические хар-ки соц субъектов. – определить контекст.

Позитивные моменты подхода:

Восстанавливает представления об обществе как о сложном социоку-ом объекте, в кот сущ-ет исторически накапливаемая программа, кот общ-во реализует.

Позволяет выявить социоку-ые ограничения кот присутствуют в каждом обществе.

Выявлет социокуль-ую природу общества

Социоку-ый подход акцентирует внимание на глубинных исторически сформированых и устойчивых ценостных струк-ах,кот задают объективные границы трансформации

Объясняет многообразие проявления разных соц процессов в разных социально-историч процессах.

Минусы СК подхода:

Ограничена диагностика типа общ-ва и пределов его возможных трансформаций.

В рамках СК подхода главное понятие, кот описывает состояние изменчивости общества –- трансформация

Идея тнас-ии: нелинейность, нестабильность, неустойчивость, конфликтность.

Социокультурные трансформации: типы, модели, границы

1.Трансформация об-ва как фазовый цикл в нелинейном процессе самоорганизации

2.Формы и факторы трансформац. процессов

3.Модели разрешения трансформац. напряжений

(1)Трансформация – взаимостимулирующие модели соц действия с одной стороны, и функционирование соц институтов с другой.

Трансформационный анализ учитывает 2 взаимосвязанные стороны преобразований:

Институциональная составляющая (формальные институты)

Процессуальная составляющая (смена моделей действия)

Институт – все глубинные структуры социальности (ценности, верования, нормы). Это система правил игры, ограничений, которые направляют наши действия в русло.

Институциональные изменения возможны при воплощении этих институтов в соц. практиках.

Модели соц действия – типичные для крупных соц общностей способы действия, которые регулируются соответственю ценностями и нормами, и характеризуются использованием определенного ансамбля капиталов.

Трансформация – процесс постоянного соперничества сил с открытым финалом, кот. всегда контекстуально ограничен.

Идея нелинейной динамики – синергетический подход (70-е гг. Пригожин).

Суть синергетического подхода к обществу – общество понимается как открытая, сложная система. Когда она оказывается в состоянии энтропии (беспорядка), в разных частях общества как системы возникают флуктуационные движения (случайные отклонения). Они направл. на поиск путей поддержания системы.

Основной источник развития – противоположность, противоречие хаоса и упорядоченности.

При эволюционной фазе сохраняется динамическое равновесие, изменения плавны. Особенность: траектория движения вблизи точек равновесия (когерентность основных подсистем). Система стремится к упорядоченности (состояние гомеостазиса).

Гомеостазис сущ. за счет системы соц контроля = институты.

Т. – вариант бифуркационного развития. Т- высокая подвижность системных свойств.

Трансформация – процесс, связанный с быстрыми соц. изменениями системных качеств общества как ответа на исчерпание (угрозу)ресурсов конкретной сферы развития.

Трансформация меняет институанальный ландшафт общества. Трансформация – проблематизация, реконфигурация соц практик. Отказ от прежних системных свойств, выход общества на множество возможных вариаций развития. Система теряет свою легитимность – уход общества.

Система уходит от устойч. состояния 2-мя способами:

Мягкий (после потери устойч. система мягко, плавно переходит к новому состоянию. Эволюционная смена. Возможен если система не исчерпала своих адаптивных возможностей. Наиболее адаптив. система с мягким соц контролем. Примеры: Зап. общество во 2-ой половине 20-го века. Сдвиг от материализма к постматер.)

Жесткий (резкий уход от прошлого состояния к новому. Рост противоречий в системе. Коллапс системы, прошлая логика развития не уходит полностью. Пример: развал СССР.)

Трансф. изменения, их характер зависят от того, каких усилий эти изменения требуют от людей для адаптации. На успешность трансф. влияет уровень мотивации соц субъектов. Наличие негативной мотивации – индикатор кризиса.

В ситуации жесткого ухода велика вероятность социокульт. трансф. напряжений (масс. проблематизация доминирующих в обществе ценностей и норм, которые составляют этическую основу базовых соц институтов. Неупорядоченная переориентация на другие отличные ценности и нормы => институциональный кризис).

Источник трансф. напряжений – эрозия «традиционного» общества. Основной источник беспокойства – масс-медиа (Дж. Александер)

(3) Модели разрешения трансф. напряжений:

Модель идеократизации (приведение соц практик в соотв. с требованиями идеалогич. доктрины)

Этико-институциональный компромисс (адаптация идеалогич. доктрины к реально-существующим практикам, при этом из практик исключ. те элементы, которые противоречат вводимым доктринал. принципам)

Доктринальная корректировка (изменение некотор. идеалогич. установок в соответствии с реальными соц практиками (совр. Китай))

Этическая сегментация (идеалогия и реальные соц практики реализ. на качественно разных нравственно-этических основаниях)

Основные принципы трансформац. анализа:

В трансф. обществе преобладает состояние декомпозиции (в обществе развивается собственная логика развития в конкретных подсистемах). Общество ищет пути достижения согласия, это главная задача.

В трансф. обществе доминируют процессы самоорганизации, нелинейные процессы. Процесс формирования структур общества, котор. возникает спонтанно, проявляется в постоянном скачкообразном движении. Решающая роль в процессе самоорганизации – возможности самой системы(шансы). Институциональные формы не могут быть сконструированы. Они развиваются в результате взаимодействия повседневных соц практик и вводимых институтов. Все это происх. в конкретных историч. условиях.

В динамике трансф. обществ могут реализовываться множественные варианты развития соц отношений. Вариации: культурные ограничения, которые встроены в саму систему общества. Контр-тенденции со стороны общества как альтернатива. Характер самой институционал. среды и вызовы внешней среды по отношению к системе.

В понимании трансформир. общества важным является анализ соц эффектов, которые возникают в результате взаимодействия вводимых институц. и реальных моделей соц действия. Один из наиболее наблюдаемых эффектов – состояние институционал. двойственности (реальн. практики оказываются иными, чем те, которые декларир. формальными институтами).

Процессы соц трансформации непредсказуемы: в их проц. действуют множественные соц акторы.

Посткоммунистические трансформации: вектооры и содержания

1.Социетальные характеристики трансформированного социума

2.Этапы посткоммунистической трансформации в Украине (субъекты и особенности)

3.Итоги посткомуннистической трансформации

(1)Социокультурные трансформации – трансформации ценностей.

Изменение социетального типа общества:

2 подхода: -модернизационный, трансформационный

Социетальное – ценности. Нас интересует трансформационный подход, социально-культурный акцент делается на изменении ценностей общества и следовательно институтов

Феномен социокультурной трансформации в Украине:

Изменение в общественном сознании: индивидуализация (от коммунитарных практик к индивидуальным), переход от ценносто-рациональных ценностей к целе рациональным, маргинализация сознания

Переструктуризация украинского общества

Становление новой социальной субъективности

Для анализа трансформационного общества Заславская предлагает учитывать 3 социетальные характеристики:

1)Эффективность институциональной системы

2)Качество социально-групповой структуры

3)Уровень человеческого потенциала общества (потенциала развития)

Институциональная система – система правил игры, которая регулирует жизнедеятельность акторов

Институты – это созданные человеком ограничительные рамки, которые организуют взаимоотношения между людьми

Функции институт. системы: -стабилизирующая (направленное действие в обществе); - адаптационная функция; - инновационная (создание благоприятных условий для изменения и реформ); -интеграционная (социализация)

Задача институтов – обеспечить доминирование эффективных форм социальной активности акторов

Для трансформированных обществ гипотеза двойной институционализации

Головаха: институциональное пространство Украины – это конгломерат старых советских институтов и новых либерально-демократических. Институциональное производство Украины- динамическая система в реструктуризации. Институциональное производство – поле взаимодействия власти и социальных акторов по поводу исполнения правил функционирования общества

Формальные правила игры не учитываются. Укр общество – неформальное

1.Теория институциональных матриц С.Кирдиной

Теория развития зависимости от пройденного пути. Принципиально общество изменить нельзя

2.Теория «правил и ресурсов». Общество можно поменять, если будут изменены правила, но они должны включаться в общество. Внедрить новые правила – сложно.

Суть теории:

Неформальные правила – это институты(обычаи, привычки, массовые образцы поведения)

Новые вводимые правила – результат рационального выбора. Новые правила, устонавлимые субъектами. Если правила не противоречат старым правилам, они закрепляються в правовом поле, на уровне закона.

Инициировать новые правила могут только ресурсоемкие субъекты (полит+ соц + эконом)

В Украине – аномия

Качество социально-групповой структуры

Способ организации команды. Как происходит распространение статусов. В идеале требования к социально-групповой структуре:-относительное равенство возможностей граждан;-меритократический принцип распределения дохода и благ(более сложная работа оплачивается больше):-должна быть обеспечена относительная свобода выбора личных траекторий соц мобильности

Уровень человеческого потенциала общества

Человеческий потенциал – целостная характеристика, которая отражает жизненные способности общества. Это индикатор социально значимых качеств граждан: демографическая структура, уровень образования, структура ценностей

2001 г – 48 млн416 тыс

Сокращение на 300 тыс чел в год

Устойчивая тенденция депопуляции в Украине. Сокращение численности населения в Украине происходит за счет превышения смертности над рождаемости. У старости женское лицо. Средняя продолжительность жизни: ж – 74,3 м – 62,5

В общем 68 лет. Самая низкая в Житомирской обл, самая высокая Киевская, Тернопыльская, Ивано-Франковская. З годы независимости – эпидемия туберкулёза + СПИД. Украина – средний уровень развития.

Социально-экономическая составляющая отражает уровень квалификации, профессионализмаы от экономически активных граждан. Отражает востребованность обществом их труда, структуру занятости, уровень запросов граждан в отношении прав и свобод, уровень соц защиты, шансы на жизни успех, платежеспособность

Для Украины характерно:

Нарушается меритократический принцип

Резкая поляризация населения

Падает ценность профессионального труда

Высокая социальная дифференциация

35/1 дохода

Преобладает не абсолютная бедность, а субъективная

Относительная бедность – 78% (ощущение бедности по сравнению с кем-то, субъективное отношение).Нищие – 14,7%.Бедные живут на 4 $ в день, а нищие на 2 $

Бедные: безработные, малооплачиваемые рабочие, бродяги и бомжи, инвалиды, неполные семь во главе с женщиной

Особенности украинской бедности:

Низкий уровень жизни в целом (в 12 раз)

Бедность среди работающего населения и образованных людей

Психологическое неприятие экономического неравенства

Крайне высокий уровень субъективной бедности

Региональная бедность (Луганская обл – самый высокий уровень бедности, самый низкий – Киев)

Субкультура бедности:

Отсутствие жизненных планов и уверенности в себе

Подчиненное положение женщины к себе и ранний секс

Приоритет настоящего по сравнению с будущем

Склонности к девиации

Повышенная агрессивность, озлобленность, культ силы и равенства

Склонность к авантюрным и рискованным предприятиям

Обвинение других в собственных бедах

Специфическое понимание успеха (ориентация на материальные вещи)

Социокультурный аспект человеческого потенциала

Значимые особенности менталитета граждан (тип ценостного сознания, особенности убеждений и верований, отношение к закону, уровень морали, мотивация)

По результатам европейского социального исследования (анализировали изменение ценностей) средний украинец инфантильный, зацикленный на материальных ценностях и не способный радоваться жизнью.Он консервативен.

2. Основных этапа посткоммунистических трансформаций в Украине(по Головахе):

1)Этап посткоммунистического развития 1991-1992.

Политический курс на развитие рыночной экономики;

Консолидация об-ва в поддержку независимой Украины

В общественном сознании доминируют ценности политич. плюрализма и рыночной экономики.

2) Этап посткоммунистического регресса 1995-1998г .

Курс на развитие рыночной экономики;

Появление полит. сил, которые тяготеют к реставрации Советского Союза; - КПУ – главный оппозиционер

Коммунистическая партия начинает претендовать на власть. Высокая её поддержка.

Ориентация на ценности коммунист. прошлого, которые активно конкурируют с общественными ценностями;

Обвинение существующей власти в массовом обнищании народа.

3) В начале 21в в посткоммунистических трансформациях наблюдаются новые процессы:

Экономический рост на фоне процессов приватизации;

Бывшая коммунистическая элита становится новым правящим слоём путём масштабной приватизации массовой собственности;

В качестве приоритетов развития провозглашаются ценности демократического характера:

§ власть основывается на принципе разделения властей,

§ соблюдения прав человека.

§ равенство всех перед законом,

Сразу возникают противоречия:

Власть и собственность оказались в руках узкой группы людей, следовательно, власть и бизнес тесно связаны друг с другом.

Серьёзный разрыв в доходах между верхним слоем и основной частью населения;

Закрытие каналов соц.мобильности.

Властные институты оказались выведенными из-под обществ.контроля. Широкое применение админ.ресурсами, манипулированием медийными ресурсами. Сужение соц.базы власти. Выхолащивание демократии.

В целом порядок оказался консервативным, не нацеленным на развитие, нацеленным на сохранение.

Такое было до 2004 г –«Оранжевая революция». Имеет ярко выраженный националистический характер. Главное последствие-утверждение демократии, начала гражд.об-ва, свобода выбора, новая историческая память. Цель революции - формирование украинской политической нации. Ющенко отдал предпочтения узкоэтнической модели нации. «Донбас» - «гражданская нация без граждан».

Сегодня – позиция ресоветизации.

Последствия этого:

Украина лишается шанса на реальную модернизацию

Стереотип «Зп - Вс»

Путь политической изоляции

Современный этап трансформации Украины-ползучая ресоветизация.

Трансформации на постсоветском пространстве состоялись, потому что:

Произошёл уход от командно-административной системы отношений(в осн. в экономике)

Преодоление фазы бифуркации 1990х г.

Сложились соц.правила в соц.сферах;

Неустойчивая демократия и т.д.

Более выражена система идентификаций

Противоречия трансформации:

1)Неконкурентноспособная соц.-экон.среда.

Развитие инфраструктуры;

Эффективность рынка труда;

Уровень здравоохранения;

Уровень образования;

Качество власти и управления;

Качество обществ. и полит. институций.

2)Нет солидарности общества, нет соц.капитала об-ва, национальной идеи.Нац.идея должна строиться на прагматизме.

3) Противоречивый профиль социал.среды, соц.структуры об-ва,субъектов трансформаций(новая элита 90х), интеллигенция,кот.формирует средний класс,вся остальная часть об-ва-те, кто проиграл в результате трансформации, необразованные, представители массовых профессий.

Возрастные границы зон спортивных достижений в различных видах спорта

Глава IV. Внутригрупповой конфликт и структура группы. ГлаваІІ. Конфликт и групповые границы

Глава VII. ГРАНИЦЫ ДОСТОВЕРНОСТИ ДАННЫХ ПРАВОВОЙ СТАТИСТИКИ

1

Трансформация китайского социокультурного пространства под воздействием ряда факторов внутреннего и внешнего характера оказывает влияние на региональное сотрудничество, под которым понимается приграничное сотрудничество. Северо-Восточный регион КНР как приграничный рассматривается на двух уровнях: мезоуровнь – горизонтальная дифференциация китайского социокультурного пространства; второй уровень – гармонично расширяющаяся социокультурная подсистема КНР. Особенности ценностного социокультурного потенциала данного приграничного региона связаны со спецификой территориальной организации, ресурсного потенциала, воспроизводства, региональной культуры и ценностей. Анализ ценностной мощи региональных стратегий развития КНР как компонента формирующегося «могущественного культурного государства» представляет особую актуальность. Северо-Восточный регион стремится к соединению традиционных норм управления с инновационным преобразованием с целью формирования самодостаточного региона в условиях соразвития с российским приграничьем.

соразвитие.

управление

ценности

социокультурное пространство

приграничье

1. Абрамов В. А. Глобализирующийся Китай: грани социокультурного измерения. - М.: Восточная книга, 2010. - 240 с.

2. Абрамова Н. А. Теория «нового регионализма» в исследованиях китайских ученых // Трансграничье в изменяющемся мире. - 2006. - № 1. - С. 75-83.

3. Древнекитайская философия / Под ред. Л. В. Литвинова. - М: Мысль, 1972. - Т. 1. - 363 с.

4. Кан Шаопан. Гоцзи чжаньлюэ синь лунь (Новая теория международной стратегии). -Бэйцзин, 2006. - 374 с.

5. Линь Яньмэй. Формирование культуры гармоничного социалистического общества // Проблемы Дальнего Востока. - 2008. - № 1. - С. 135-137.

6. Мяо Цзяфу. Цюаньциухуа юй миньзцу вэньхуа доянсин (Глобализация и многообразие национальных культур). - Бэйцзин, 2005. - 254 с.

7. Хуайнань-цзы / Пер. Л. Е. Померанцевой // Древнекитайская философия. Эпоха Хань. - М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1990. - 523 с.

8. Чжунго цзюэци юй Дунъя гоцзи чисюй дэ чжуаньсин (Возвышение Китая и трансформация международного порядка в Восточной Азии: формирование и развитие совместных интересов) / Под ред. Юань Цзунзцэ. - Бэйцзин: Бэйцзин дасюэ чубаньшэ, 2007. - 330 с.

9. Юй Кэпин. Цюаньциухуа юй чжэнчжи фачжань (Глобализация и политическое развитие). - Бэйцзин, 2005. - 367 с.

Составным элементом российско-китайских партнерских отношений является сотрудничество между приграничными регионами. Нормализация политических отношений между двумя государствами в конце 1980-х - начале 1990-х гг. создала предпосылки тесного политического, экономического, культурного соразвития на межрегиональном уровне. Решение задач соразвития расширяет возможности России и Китая для тесного и плодотворного трансграничного сотрудничества, формирует полномасштабное развитие приграничных регионов стран, способствует подготовке региональных специалистов-управленцев. Подобное сотрудничество необходимо и для расширения политического и экономического присутствия России и Китая в Азиатско-Тихоокеанском регионе, наиболее динамично развивающемся центре мировой экономики.

Китайское социокультурное пространство постепенно трансформируется под влиянием политики «нового регионализма», которая предусматривает следующие преобразования. Резко возрастает социокультурная интеграция стран в «китайском регионе». Взаимодействие в нём саморазвивающихся обществ и экономик протекает очень активно, эта интеграция является неофициальной и именуется «мягким» регионализмом. Развитие «нового регионализма» способствует формированию и становлению регионального самосознания и региональной идентичности, особенно в Восточной Азии, где пробуждается осознание принадлежности к «китайскому региону». Китайское региональное сотрудничество, определяемое межправительственными документами, расширяет содержание «нового регионализма» и определяет его особенности. Сотрудничество - ключевая категория в теории китайского «нового регионализма», которая его характеризует. «Новый регионализм» способствует интеграции стран региона АТР .

Китайское социокультурное пространство в контексте «нового регионализма» представляется метасистемой, в которой конституируются практические и мыслительные социокультурные образования. Особое место в них отводится культурным архетипам. Культурные архетипы задают социальные способы использования человеком своих способностей, а также прагматически и морально измеряют социальные практики, определяют место человека в общественных структурах, его статус, допустимые формы деятельности в социально-экономической, политической, хозяйственной сферах самого государства. Это фактически означает, что ценности китайской цивилизации и сегодня продолжают играть эффективную управленческую роль, расширяя сознание человека, его социокультурное пространство.

Понимание особенностей ценностно-управленческих практик России и Китая, взаимопонимание является необходимым условием в осуществлении приграничного соразвития. Представляется, что формирование благожелательного отношения к китайским социокультурным ценностям важно для расширения политического, экономического, социокультурного присутствия самой России в Азиатско-Тихоокеанском регионе.

Рассмотрение гармоничного развития приграничного Северо-Восточного региона КНР актуально, в связи с тем, что показывает не только сущность китайских региональных практик, но и позволяет определить управленческую специфику ценностного потенциала «могущественного культурного государства» в данном регионе. Это имеет большое значение как для российского приграничья, так и для России в целом.

Северо-Восточный регион КНР как приграничный стоит рассматривать в двух аспектах: на мезоуровне горизонтальной дифференциации китайского социокультурного пространства и как гармонично расширяющуюся социокультурную подсистему КНР.

В первом аспекте данный регион КНР представляет собой историко-этническую, ландшафтно-географическую, административно-территориальную, экономическую общность, сформировавшуюся естественно-историческим путем, в результате проведения КНР законодательной управленческой политики по выделению этого региона в относительно самостоятельный субъект.

Социокультурное пространство Северо-Востока обладает особенностями ценностного социокультурного потенциала. Они связаны со спецификой территориальной организации (приграничное положение, природно-климатические условия и др.), ресурсного потенциала (преобладание социальных ресурсов над природными и сырьевыми), воспроизводства (перенасыщение отраслями тяжелой промышленности, что сформировало его своеобразную региональную культуру).

В истории китайской цивилизации и ее литературных источниках можно найти множество решений относительно ценностной системы управления социальной реальностью, сводимых к двум основным задачам: кто должен управлять и как следует управлять .

Рассуждения Конфуция об управлении и управленческих навыках, представителей школы «законников» и их конкретные формулировки «правильного», «хорошего» управления, Мэн-цзы и его учеников, разрабатывавших принципы «человеколюбивого» управления, а также «мудрого» управления Мо-цзы составили ценностную основу китайской стратегии управления реальностью, продолжившей сегодня свое развитие в трудах современников. Так, в научном сообществе Китая философско-культурологическая рефлексия конфуцианских ценностей, их организующее воздействие на социальную реальность и взаимоотношения с другими социумами в процессе модернизации и реформ концептуально отражалась в трудах Ду Вэймина, Чжан Шаохуа, Ван Синго, Синь Личжоу, Чжан Ливэня и многих других авторов.

Поиск новых стратегий «мирного» развития китайского государства привел ученых к анализу путей соединения трансформирующегося конфуцианского традиционализма с реалиями ХХI в., к созданию обновленной этической системы глобального управления, соответствующей социокультурной политике построения «гармоничного мира». Выработка этой стратегии и создание новой культурной платформы глобализирующего Китая являются объектом исследования: Янь Шаотана, Гао Мина, Чжао Чжидуна, Гао Хуанпина, Е. Таня, Ся Липина, Цзян Сиюаня и др.

Несомненно, вклад в разработку управленческих стратегий гармоничного развития внесли исследования: Ли Чжэнся, Ван Чжэньли, Линь Яньмэя, Ли Эрпина, Кан Шаопана. Так, Ли Цзэхоу, Цзян Ихуа, Ду Вэймин, рассматривая национальный характер конфуцианских ценностей, уделяли особое внимание его сохранению и внешнему глобальному распространению. Использование социокультурных ценностей в управлении как одно из условий глобализации Китая и определения его роли в мировом развитии представляется группами китайских ученых. Причем управление рассматривается как в политическом ключе , так и культурном .

Ценностные стратегии гармоничного развития учитываются при разработке конкретных практик регионального уровня. Так, Северо-Восточный регион стремится к соединению традиционных норм управления с инновационным преобразованием с целью формирования самодостаточного региона. Новаторский компонент формирования Северо-Восточного региона заключается в развитии и применении институциональных, научно-технических и культурных инноваций. Под институциональными инновациями понимается новая нормативная система эффективного управления социально-экономическим развитием государства с целью достижения его устойчивого и сбалансированного развития, которая предполагает функционирование Северо-Восточного региона как экспериментальной базы внутренней регионализации путем создания общих нормативных документов для четырех провинций о сотрудничестве в различных сферах.

Развитие и применение научно-технических инноваций предполагает формирование единого рынка научно-технических кадров, инноваций и инновационных ресурсов четырех провинций, создание региональных инновационных площадок. Создание единого инновационного поля способствует росту международной конкурентоспособности региона и объединяет, взаимодополняет потенциалы инновационного развития четырех провинций.

Инновационная культура складывается соединением управленческих ценностей китайских культурных традиций и современной, в том числе и регионально, культуры. Культура инноваций направляет развитие у населения региона творческого духа, новаторских идей, корпоративной культуры и др. Инновационная культура выступает как управленческий компонент региональной «мягкой силы», способствующий социально-экономическому развитию региона, популяризации, распространению ценностей китайской культуры в социокультурном пространстве других государств.

Представление Северо-Восточного региона как гармонично расширяющейся и трансформирующейся социокультурной подсистемы КНР соотносится с пониманием инновационного влияния управленческих ценностей региональной культуры на его пространственную организацию. Контактная функция ценностей традиционной культуры Северо-Восточного региона позволяет рассматривать его как динамичную систему в аспекте международного сотрудничества. Приграничное положение определяет Северо-Восток как транзитный регион в расширении ценностей китайского социокультурного пространства, а объектом ценностно-управленческой деятельности региона постепенно становится социокультурное пространство соседних государств.

Возникает новая межгосударственная форма общения, организация жизнедеятельности и ценностного управления реальностью, т.е. социокультурное сотрудничество для решения актуальных проблем, прежде всего приграничных внутренних регионов соседних государств. Пересекая границы национальных административных практик, ценностное социокультурное восприятие друг друга формирует осознание глобальной связанности, взаимозависимости, общих интересов и возможности соразвития.

Анализ региональных практик социокультурной политики китайского государства показывает, что сложившийся китайский трансграничный регионализм активно воздействуют на жизнедеятельность российского приграничья, трансформируя уклад жизни, экономики, образование, культуру и само общественное сознание сотен тысяч людей. Эта новая ситуация требует от разных уровней власти нестандартных, инновационных управленческих решений и подходов, глубокого понимания ценностного потенциала современного Китая. Анализ ценностной мощи скрытых возможностей, существующих в потенции формирующегося «могущественного культурного государства» представляет особую актуальность в связи с возрастающим социокультурным влиянием китайского государства на соседние страны и мировое сообщество в целом. В заключении необходимо отметить, что новая стратегия создания «могущественного культурного государства» направлена не только на различные позитивные для Китая трансформации китайского социокультурного пространства, но и на выработку ценностно-управленческих механизмов, регулирующих эти трансформации. Для процессов соразвития приграничных регионов России и КНР это имеет решающее значение.

Исследование выполнено при поддержке Министерства образования и науки Российской Федерации, соглашение 14.B37.21.0977.

Рецензенты:

Фомина Марина Николаевна, доктор философских наук, профессор, проректор по инновационному образованию ФГБОУ ВПО «Забайкальский государственный университет», г. Чита.

Абрамова Наталья Андреевна, доктор философских наук, профессор, зав. кафедрой востоковедения ФГБОУ ВПО «Забайкальский государственный университет», г. Чита.

Библиографическая ссылка

Лю Ч. ТРАНСФОРМАЦИЯ СОЦИОКУЛЬТУРНОГО ПРОСТРАНСТВА ПРИГРАНИЧЬЯ КНР В КОНТЕКСТЕ СОРАЗВИТИЯ С РОССИЕЙ // Современные проблемы науки и образования. – 2012. – № 6.;
URL: http://science-education.ru/ru/article/view?id=7738 (дата обращения: 01.02.2020). Предлагаем вашему вниманию журналы, издающиеся в издательстве «Академия Естествознания»

Кузьмичева О.В.

г. Самара

Трансформация социокультурного пространства в рамках экономической системы

В повседневной жизни социальное пространство подвергается различного рода изменениям. Однако выступая объектом изучения преимущественно социологических наук, социальное пространство определяется как отношения социальных субъектов, как область взаимодействия социальных ролей, статусов.

На современном этапе развития социально-экономической формации возникает потребность в изучении и анализе социального пространства с междисциплинарных позиций, в силу возрастающего влияния на все сферы жизни общества. Данный подход был изложен Шулусом А.А., который указал на участие социальной сферы в экономике, политике, культуре. Взаимосвязь этих сфер дает разновидности отношений: социально-экономических, социально-политических, и социально-культурных.

Каждая из представленных сфер взаимодействия с социальным пространством, можно рассматривать индивидуально. На социокультурное пространство активно воздействует ряд внешних и внутренних факторов, под влиянием которых оно и формируется. Внутренними факторами являются: естественные факторы, экономические факторы, социальные факторы, культурные факторы, индивидуально-личностные особенности человека. Внешними факторами являются: процесс глобализации, фактор информационной революции, культурное многообразие мира.

В общем виде, под трансформацией социально-культурного пространства понимается существенные изменения в функционировании социальных институтов, социальных групп, а так же системе отношений индивидов, под действием новых, преобразованных социальных норм, культурных и иных ценностей. Кроме того, учитываются изменения в качестве и объеме услуг, предоставляемых учреждениями социальной сферы, и возможности населения пользоваться этими услугами. [ 2 ]

Базовыми характеристиками современного общества выступают восприимчивость к инновациям, мощный потенциал саморазвития и ответственность. В частности, достаточно большой части социума свойственно чувство личной ответственности. Более половины населения региона отвечая на вопрос, в какой степени улучшение жизни зависит от Вас самих, выразили готовность к проектированию личных жизненных стратегий под свою ответственность.

Характерной чертой трансформации, несмотря на то, что она может носить управляемый характер, является спонтанность. Движущей силой, как правило, становится активная группа населения, с присущими им интересами. Находясь во взаимодействии, индивиды формируют в социкультурном пространстве системы связей. Изучая и используя эти связи население способно ускорять или же тормозить развитие экономики. В каждом пространстве, системы связи выступают как ресурс формирования социального капитала.

Влияние особенностей трансформации социокультурного пространства приобретает актуальность на фоне экономической и социальной нестабильности. В теории и практике модернизационных процессов социокультурный фактор выступает неким базисом, во многом формирующим основу преобразований, в том числе экономических.

Трансформация социокультурного пространства неразрывно связана с преобразованиями в экономике, где особенно остро проявляется влияние глобального финансово-экономического кризиса. Так же, негативно сказывается на качестве и доступности культурных благ глубокая социально-экономическая дифференциация регионов. Проблемы в реальном секторе экономики повлекли за собой изменения на рынке труда. Из-за сокращения производства начались массовые увольнения, отправка работников в административный отпуск, сокращение ставок оплаты труда. Безработица, непомерно углубляющийся разрыв между богатством и бедностью, коррупция, низкое качество жизни основной массы населения, – все это характеризует не только уровень материального благосостояния, но и культуры в стране.

Трансформация социального устройства общества характеризуется весьма противоречивыми процессами, как крупномасштабное сосредоточение производства, с одной стороны, и отставание развития среднего и малого бизнеса – с другой; формирование высокотехнологичного производства и сырьевая направленность производства. То есть социокультурная трансформация общества определяется необходимостью развития в единстве социально-экономических, научно-технических и культурных ее составляющих, что обеспечивает целостность процесса модернизации.

Большинство подходов к понятию модернизации, сформулированные российскими исследователями, в частности В.Г.Федотовой, раскрывает ее именно как социокультурный процесс.

Наиболее сложным с теоретической и практической точек зрения оказывается поиск эффективного сочетания в процессе модернизации универсальных ориентиров, с особенными для каждого региона культурными факторами, определяющими направления развития.

Мировой опыт показывает, что степень успешности модернизации напрямую обусловлена уровнем развития социальной среды, превалирующими в ней ценностями, ее восприимчивостью к процессам совершенствования существующих или внедрения новых технологий, продуктов и услуг, реализации новых принципов организации экономической жизни, новых моделей и механизмов управления и т.д. Получение соответствующей информации возможно путем проведения исследований социокультурного потенциала населения территории.

Отсутствие в Стратегиях социально-экономического развития описания социокультурной интеграции составляющих его субъектов значительно сужает коридор реальных возможностей реформирования экономики регионов. В условиях обстановки всеобщей напряженности люди склонны объединяться для ее преодоления. Жителей объединяют не только трудности финансового характера, но и сочувствие к тем, чей социальный статус пошатнулся, и внутренняя тревога в связи с обострением региональных проблем и угрозой будущности территории. Таким образом, общие переживания усилили чувство региональной сплоченности.

Теоретически значимо раскрытие взаимосвязи внешнеэкономических факторов глобализации социокультурного пространства. Россия в территориальном разрезе отличается сильной неравномерностью экономического развития. Это неравномерность во многом определяется обеспеченностью природными ресурсами, сложившейся инфраструктурой, климатическими показателями, и другими факторами объективного характера, которые во многом определяют уровень экономического развития регионов.

С учетом специфики экономик субъектов Российской Федерации для нашей страны возможны два сценария развития: положительный, в ходе которого человеческое общество получает определенные блага (как материальные, так и духовные), и отрицательный, в котором явно видятся отрицательные для человека тенденции.

Тенденции развития социокультурного пространства России в условиях глобализации можно разделить на две группы. Первая – это тенденции, основанные на принятии традиционных социокультурных моделей поведения, общепризнанных духовных и материальных ценностей культуры в границах пространственно определенного социума. Вторая группа тенденций – усиление отрицания традиций, преимущественная ориентация на западные образцы, нормы и модели социокультурного поведения, в крайней форме –американизация современного социокультурного пространства России. Преодоление и смягчение разделения этих групп тенденций является насущной проблемой государственной культурной политики и задачей деятельности органов, осуществляющих функции социального управления развитием российского социокультурного пространства.

Институты рынка не могут служить достаточно эффективными, а тем более универсальными регуляторами социальных отношений, особенно в социокультурной сфере. Назревшей необходимостью является разработка институциональной базы развития социокультурного пространства России, которая обеспечивала бы приоритетность духовного содержания произведений культуры и ограничивала непомерную нацеленность организаций и учреждений культуры на коммерцию и максимизацию прибыли.

Для того чтобы остаться в числе основных действующих лиц глобализации, необходимо стабилизировать тенденции экономического роста, грамотно вкладывая в инновации деньги, полученные от природных ресурсов. Важно также, насколько эффективно руководство использует природные преимущества регионов и имеющиеся в наличии факторы производства, или, напротив, насколько результативно оно восполняет недостаток этих преимуществ за счет каких-то собственных уникальных инициатив.

Кроме того, необходимо вкладывать инвестиции в человеческий капитал, который представляет собой интеллектуальный потенциал всего государства в целом, ведь именно знания позволяют создавать современные информационные продукты и грамотно применять их на деле.

В системе управления социокультурным пространством, в культурной политике необходимо сделать акцент на обновлении и нововведения, что включает в себя: финансовую поддержку культурных учреждений, пропаганду культурных ценностей российскому обществу, в частности молодежи.

Учитывая сложность и многоаспектность социокультурного развития, необходимы дальнейшие исследования социокультурной специфики и модернизационного потенциала для выработки более конкретных предложений по выбору наиболее актуальных инновационных технологий.

Список литературы

1. .Беляева Л.А. Социальные слои в России: опыт кластерного анализа. / / Социс. – 2005. №12. – с. 57–64.
2. Иванова С.А. Приоритеты формирования социального пространства инновационной экономики региона/ИПРЭ РАН. – СПб.:«Скифия-принт». 2013. – 191 с
3. Шулус А.А. Социоэкономика как межотраслевая наука: Сб. - М.: АТ и СО, 2008. - 376 с.

Введение

Глава 1. История и логика становления социокультурного прогнозирования 14

1.1. Классические концепции социокультурной динамики 15

1.2. Марксизм и теория постиндустриального общества 26

1.3. Коммуникативные модели 68

Глава 2. Социокультурная динамика современности и каналы коммуникации 107

2.1. Ценностная составляющая личности в современном обществе.. 108

2.2. Актуальные характеристики образовательной парадигмы 126

2.3. Структура и динамика информационно-интеллектуального пространства 152

Заключение 169

Список литературы 171

Введение к работе

Общая характеристика работы Актуальность темы исследования. Конец XX - начало XXI века характеризуется высокой скоростью и масштабностью происходящих изменений. В связи с этим особую актуальность в настоящее время приобретают исследования особенностей трансформаций, провоцирующих разного рода социальные вызовы.

Еще в философии Просвещения, а позже в марксизме и ряде других социально-философских концепциях, предполагалось, что понимание истории прошлого позволит человечеству не только предвидеть, но и создавать историю будущего. Общество рассматривалось как предсказуемая и стабильная система. Если следовать этой логике, то развитие науки и технологии должно было бы привести к глобальному порядку и стабильности.

Мир, в котором мы живем сегодня, становится все менее и менее предсказуемым и контролируемым. Более того, некоторые тенденции, которые, как ожидалось, должны были бы привести к большей упорядоченности и управляемости общества, в частности прогресс науки и техники, не оправдали этих надежд. Современная культура отличается сложными и противоречивыми тенденциями - плюрализмом в оценке норм и ценностей, меняющейся шкалой их оценки и соотношений, мозаичностью, фрагментарностью структуры, интеграционностью существующих направлений, быстротой девальвации культурных феноменов, отказом от следования культурным универсалиям. Усиление социокультурного многообразия создает дополнительные условия и для проявления разного рода социальных отклонений, негативных факторов культурного развития. Усугубляются тенденции стандартизации и рационализации, снижения аксиологических фильтров трансляции культуры, усиления национально-этнических конфликтов, угрозы глобальной экологической и террористической катастроф. Насыщенность социума информацией, событиями, мобильность и гибкость социокультурной динамики требуют более совершенных, сложных способов регулирования, упорядочивания форм коллективной жизнедеятельности и их социальной консолидации, что является необходимым условием позитивного культурного развития.

Усиление коммуникации в условиях разнородности социально-культурных трансформаций создает новые связи. Коммуникационные процессы выходят за рамки технологической проблемы, так как включают широкий спектр социокультурных аспектов, что обуславливает необходимость их адекватной оценки в рамках философско-культурологического анализа.

Таким образом, в основе актуальности нашего исследования лежит попытка понять противоречие между основной парадигмой Просвещения, с ее верой в универсальность прогресса, обеспечиваемого расширением знания и образования, более совершенной организацией общества и прочими социальными достижениями, и далекими от подобной универсальности современными реалиями.

Степень разработанности проблемы

Образы будущего всегда будоражили развитое воображение. Проектный или сценарный подход органично присутствовал в работах, исследующих динамику исторического процесса. Важность структурирования направлений социокультурного развития, осознаваемая, хотя и латентно, еще со времен Античности, обусловлена острой потребностью людей в ориентировании их деятельности в настоящем.

Попытки осмысления динамики социальных процессов присутствуют в работах Платона и Аристотеля, римских философов, Н.Макиавелли, Т.Гобб-са, Ж-Ж.Руссо и других философов XVIII века, например, А.Смита, которые, как правило, использовали свои теории преимущественно для описания политических процессов. В XIX веке в рамках позитивизма О. Конт создает теорию общественного прогресса, которая по реалистическому характеру перекликается с концепциями его предшественников - А.-Р. Ж. Тюрго, Ж.-А. де Кондорсе и А. де Сен-Симона, - и во многом объединяет их.

Среди классических концепций, которые до сих пор вызывают споры и порождают новые теории, нельзя не выделить социальную теорию марксизма, который вобрал в себя многие достижения философской мысли своего времени.

В 60-е гг. XX века синтез различных подходов к оценке современного состояния социума положил начало теории постиндустриального общества в ее нынешнем понимании. Концепция постиндустриального общества, наиболее полно разработанная в работе Даниела Белла «Грядущее постиндустриальное общество», представляет для нас интерес, прежде всего, комплексностью анализа формирующегося общества, а также точным предугаданием перемен.

Ряд исследователей описывали новое состояние в рамках постмодернизма, полагая, что эпоха современности, ядром которой было индустриальное развитие, прекратила свое существование. Вопросу параллелей между постмодернистским мировоззрением и технологическими новациями посвящен ряд исследований, среди которых, в первую очередь, следует выделить работу Ж.-Ф. Лиотара "Состояние постмодерна", в которой впервые было заявлено о вступлении культуры развитых стран в постсовременную эпоху, и, прежде всего, в связи со становлением постиндустриального или информационного общества.

Проблемами современности и анализом тенденций развития в рамках теории постиндустриального общества занимается Центр исследований постиндустриального общества под руководством В.Л. Иноземцева; в рамках теории информационного общества - Центр развития информационного общества. Эти центры опубликовали ряд значительных работ в области социокультурной динамики и перехода к постиндустриальному обществу.

Проблемы, связанные с социокультурной коммуникацией, ее креативной ролью в информационном обществе, изучаются рядом фундаментальных и прикладных научных дисциплин (социальной философией, социологией, теорией культуры, информатикой, политологией, теорией журналистики). Проблема оценки роли и места коммуникационных каналов в современном обществе выносится в центр внимания у таких представителей постструктуралистской и постмодернистской мысли, как Ж. Бодрийяр, Ж. Делез, Ф. Гваттари, У. Эко, А. Крокер, Д. Кук и др. Изучением информационных потоков и средств информации занимается известный ученый Скотт Лэш.

Теоретико-концептуальным фундаментом диссертации стали труды исследователей современной культурологии - А.И.Арнольдова, Н.Г.Багдасарьян, И.М. Быховской, С.Н. Иконниковой, М.С. Кагана, И.В. Кондакова, Т.Ф. Кузнецовой, В.М. Межуева, Э.А.Орловой, В.М.Розина, А.Я. Флиера, Е.Н. Шапинской. Рассматриваемые в работе проблемы динамики культурных процессов, их сущностные характеристики, вопросы современного регулирования и саморегулирования культуры нашли свое отражение в их работах.

Эволюция социокультурной коммуникации в обществе, ее креативная роль в процессах культурного развития в разное время анализировались учеными различных школ и направлений гуманитарной мысли - Т. Адорно, Э. Кассирером, Ю.М.Лотманом, А.Молем, Ю. Хабермасом, Л.Уайтом. Разработка проблем специфики социокультурной коммуникации и перспектив ее развития с точки зрения футурологии - в исследованиях Д.Белла, С. Бретона, Дж. Гэлбрейта, М. Маклюэна, И. Масуды, О. Тоффлера, М. Кастельса. О принципах функционирования СМИ как важного для развития культуры социального института активно писали - В.М.Березин, Ю.П. Буданцев, Е.Л. Вартанова, Б.А. Грушин, Л.М.Землянова, В.А.Уханов, Б.М.Фирсов.

Теория и практика культурологических исследований показывает, что перспективной тенденцией развития системы социокультурной коммуникации становится ее виртуализация. Несмотря на инновационность явления, оно уже осмыслено в ряде публикаций - Д.В.Иванова, В.А. Емелина, М.М.Кузнецова, Н.Б. Маньковской, Н.А.Носова.

Аспекты процессов модернизации и глобализации глубоко рассматриваются современными отечественными учеными В.Г.Федотовой, А.И.Уткиным, А.С. Панариным и другими на протяжении последних лет.

С. Хантингтон в последних работах «Столкновение цивилизаций» и «Кто мы?» освещает ключевые проблемы современного общества и формулирует прогноз на ближайшее будущее.

Вопрос ценностей, традиций, семьи исследуется Директором Лондонской Школы Экономики Энтони Гидденсом в работах «Убегающий мир», «Социология» и др.

В целом, тридцать лет отделяют нас от того времени, когда понимание надвигающихся перемен как качественно нового этапа общественного прогресса стало общепринятым среди социальных теоретиков большинства развитых стран. Прошедшие годы лишь подчеркнули два фундаментальных недостатка, еще тогда унаследованных в подходах к анализу тенденций современного общества. Первый из них проистекает из чрезмерной сосредоточенности исследователей на отдельных хозяйственных, а иногда даже технологических процессах, что не способствует созданию комплексной картины развития социальной структуры. Второй недостаток связан с тем, что преувеличение роли подобных изменений объективно порождает иллюзию относительной устойчивости возникающих в последнее время тенденций. Предположения, а порой и чрезмерная уверенность ученых в том, что в ближайшие годы социальное целое не претерпит радикальных сдвигов, не перейдет в новое качество, не приобретет иной характер развития, искусственно сужают возможности исследования. В этом смысле очевидно, что социокультурная динамика сегодня столь необычна, что метод экстраполяции не всегда работает. Даже в отношении столь значимого процесса, как глобализация, нет уверенности в том, что он сохранится в данном виде. Например, американский социолог И. Валлерстайн показывает, что на пути этого процесса могут возникнуть неожиданные препятствия, которые изменят всю траекторию. Синергетический анализ также свидетельствует о том, что любой динамический процесс может изменить свою направленность в точках бифуркации.

Актуальность темы, степень ее научной разработанности, сформулированная проблема исследования обуславливают выбор его объекта, предмета, цели и задач.

Объектом исследования выступают социокультурные трансформации.

Предметом диссертационного исследования являются теории и тенденции социокультурных изменений, представленные и аккумулированные в современном научном знании.

Цели и задачи работы. Основная цель работы - выявить тенденции и некоторые механизмы социокультурных изменений, а также проследить развитие представлений о социокультурной динамике.

Для достижения намеченной цели ставятся следующие задачи:

Провести типологизацию концепций социокультурной динамики на основе их компаративного анализа;

Проанализировать концепции социокультурной динамики, в основе которых лежат процессы коммуникации;

Дать анализ ключевых составляющих процесса формирования и трансляции социальной информации. Методология и методы исследования. При выборе методологии исследования принципиально важным представляется анализ накопленного в научном знании материала в области структурирования современности и исследование на этой основе тенденций дальнейшего социокультурного развития.

Каждая культура задает определенный вектор преобразования всего материала трансформирующегося общества, обладая внутренними механизмами и технологиями, необходимыми для переработки сырой информации (или того, что она считает информацией) в культурные понятия, оценки, установки и действия.

Рассматриваемая нами проблема находится на стыке разных направлений социогуманитарного знания, и поэтому методологической основой данной работы являются системный, междисциплинарный, коммуникационный подход к анализу социокультурных трансформаций. Поскольку в работе изучаются процессы, направленность которых считается исторически прогрессивной, мы неизбежно опираемся на методологию эволюционизма и его основные базовые установки. В диссертации последовательно реализованы общенаучные принципы объективности и конкретности. Основными методами исследования явились анализ, сравнение, обобщение.

При рассмотрении вопроса о тенденциях социокультурного развития ценностной составляющей личности, динамики образовательных систем и средств информации были применены принципы культурологического анализа. В качестве объекта компаративного анализа выступили концепции социокультурной динамики, сформировавшиеся в современном научном знании. Для анализа собственно процессов трансформаций использован системный социокультурный подход, сущность которого состоит в понимании общества как единства культуры и социальности, образуемого деятельностью человека, а также синергетические принципы нелинейности развития.

Научная новизна исследования.

1. В исследовании на основе компаративного анализа проведена типологизация концепций социокультурной динамики, выявляющая логику перехода от доиндустриальных обществ к индустриальным и постиндустриальным. Особенность авторского подхода заключается в выборе доминирующей составляющей в изменениях общества, которая приобретает ключевую роль в его трансформации.

2. Выделены три типа моделей социокультурных трансформаций: на основе политического устройства, экономического развития и способа коммуникации.

3. Аргументирован тезис о том, что только концепции, которые определяющим фактором развития общества видят способ коммуникации, позволяют наиболее полно проанализировать тенденции функционирования социума, поскольку жизнь современного человека проходит в рамках интеллектуально-информационного пространства.

4. Выделены три составляющих процесса формирования и передачи социальной информации в современном обществе, а именно: ценностное пространство личности, сфера образования и средства информации, аккумулирующие социальный опыт и занимающие важное место в системе его трансляции.

5. Выявлены внутренние противоречия функционирования исследованных каналов коммуникации, которые минимизируются в рамках принципа дополнительности. Так, отход от традиционных ценностей сопровождается параллельным усилением стремления к национальной идентичности; средства информации вместе с увеличением расстояния покрытия все более дифференцируются в соответствии с ожиданиями непосредственного потребителя; следование системы образования за социальными запросами вызывает определенное сопротивление консервативных элементов.

Положения, выносимые на защиту:

1. Возрастающее значение информатизации и коммуникации, благодаря достижениям науки, затронуло весь мир. Именно поэтому коммуникационные процессы сегодня выступают ключевым фактором социокультурных изменений. Их анализ позволяет достигнуть понимания глубинных и не вполне проясненных на сегодняшний день тенденций, характерных для таких ключевых сфер современной культуры как образование, массовая информация и ценности.

2. Ценностное пространство современного человека претерпело качественные изменения, обусловленные напряжением, возникающим в связи с разной направленностью процессов транснациональной глобализации и усиления национальной идентичности.

3. Интегративным фактором формирования личности становится образование, способствующее росту социального капитала посредством раскрытия рационального содержания корпуса знаний, с вовлечением в этот процесс эмоционального компонента. При этом важной характеристикой процесса образования становится непрерывность и уход от стереотипности. Таким образом происходит формирование социального капитала, который становится решающим фактором социокультурной динамики.

4. Средства информации претерпевают существенные изменения, теряя временную значимость и увеличивая расстояние покрытия. При этом они приобретают все более индивидуализированный характер, трансформируясь из средства в цель, в конечный товар.

Теоретическая и практическая значимость работы

Теоретическая значимость работы состоит в том, что содержащийся в ней анализ представляет собой шаг в направлении философского осмысления социальных механизмов динамики общества и ее современных тенденций; в построении структурной модели системы социокультурной коммуникации и определения ее как базового фактора культурной регуляции.

Рассмотрение комплекса вопросов, связанных с коммуникативным аспектом трансформаций, имеет также большое практическое значение. Полученные в диссертации результаты могут быть использованы:

Для формирования социокультурных технологий, необходимых в целях создания системы регуляции информационно-интеллектуального пространства;

При оценке эффективности каналов трансляции знания в современном обществе организациями, вовлеченными в эти процессы;

При чтении специальных курсов по проблемам информационного общества, по социальному прогнозированию и проектированию для студентов как гуманитарных, так и технических вузов.

Апробация полученных результатов.

1. Основные идеи диссертационного исследования отражены в ряде выступлений на российских и международных конференциях, в частности, на «Энгельмейеровских чтениях» (Москва-Дубна, март 2002 г.), на научном семинаре «Философия-образование-общество» (Гагра, июнь 2004 г.) и др.

3. В рамках научно-исследовательской работы по гранту «Электронные средства коммуникации в системе современной культуры» (Конкурс Минобразования РФ 2003 года по фундаментальным исследованиям в области гуманитарных наук, шифр гранта Г02-1.4-330).

4. Во внедрении результатов диссертационного исследования в образовательный процесс, в частности в базовый курс культурологии, читаемый по кафедре социологии и культурологии факультета социальных и гуманитарных наук МГТУ им. Н. Э. Баумана.

5. В ходе обсуждения диссертации на заседании кафедры культурологии МПГУ от 14 ноября 2004 г. (Протокол заседания №4).

Структура работы

Диссертация (объемом в 180 стр.) состоит из введения, двух глав, заключения и списка используемой литературы (166 названий).

Классические концепции социокультурной динамики

Одной из наиболее принципиальных черт античной мифологии был ее явно выраженный внеисторический характер. Древние приходили к неизбежному выводу о том, что циклические процессы, определенные божественной волей, представляют собой эталон любого развития. Прогресс в этом случае оказывался исключением, аномалией и вряд ли мог восприниматься как нечто положительное.

Платону принадлежит ряд тезисов, позволяющих понять воззрения греческих авторов на соотношение прогресса и цикличности. Констатируя, что «движение, происходящее вокруг какого-то центра... насколько только это возможно, во всех отношениях подобно и всего более близко к кругообращению Ума», философ продолжает: «...раз душа производит у нас круговращение всего, то по необходимости надо признать, что попечение о круговом движении неба... принадлежит душе» . Таким образом, проявление в социальной жизни элементов цикличности становится возможным по мере того, как в обществе начинает преобладать разумное начало и возникает государство; направленное же развитие может иметь место лишь на том отрезке истории, где люди уже были оставлены попечением богов, но еще не поднялись до самоорганизации.

Основная часть политической теории Аристотеля, как и теории Платона, связана с эволюцией форм государственного устройства. Различая три основных типа управления - монархию, аристократию и политик)4, Аристотель рассматривает также и производные от них, «извращенные» формы - тиранию, олигархию и демократию5. Он подробно описывает переход от одной государственной формы к другой, однако ни причины изменения, ни их общая направленность не анализируются. Некоторая предопределенность развития форм государства (по его словам, «вообще, в какую сторону клонится государственный строй, в том направлении и происходит изменение... политая, например, перейдет в демократию, аристократия - в олигархию»6) ограничена в концепции философа единым принципом: та или иная социальная форма, существовавшая ранее, так или иначе возвратится вновь, ибо самым совершенным видом движения является движение круговое7.

Римские мыслители сделали подобные представления еще более строгими и категоричными. Последний шаг к теории абсолютного циклизма был сделан на закате античной эпохи, и формальным его основанием стали воззрения Лукреция, известного Римского материалиста. Применительно к обществу Лукреций высказал предположение, что оно уже достигло высшей точки своего развития и скоро должен начаться спад, знаменующий собой новый циклический виток. Идею тотального круговращения поддерживает и Тацит, отмечавший, что «всему сущему свойственно некое круговое движение, и, как возвращаются времена года, так обстоит дело и с нравами»8.

Античные исторические теории во многом обусловлены специфической религиозной доктриной того времени. Если в таких религиях, как христианство или ислам, религиозные события разворачивались на фоне человеческого общества, а центральными проблемами становились проблемы морального характера, то есть вера изначально была социализирована, то в античных представлениях религия объясняла не столько первопричину событий, сколько каждый отдельный элемент мировой схематики. В результате реальным божеством оказывалась сама природа, божественный порядок вещей задавался последовательно сменяющимися состояниями, тогда как сложные и разнообразные социальные отношения не могли быть адекватно описаны, исходя из соответствующих методологических оснований.

Основополагающими принципами античных исторических концепций стали: вынесение источника развития социального организма вовне его самого, признание за движением, как природы, так и социума циклического характера, а также особое внимание к исследованию поверхностных форм человеческого общежития. И все же, этот опыт представлял собой впечатляющий прорыв интеллекта в сферу познания общественной жизни в период, когда таковая еще не приняла развитых форм.

Христианское учение, появившееся в середине восьмого века и инкорпорировавшее некоторые радикальные черты античной традиции, способствовало, тем не менее, радикальному пересмотру прежних представлений о человеке и его месте в мире.

Христианская теория истории основана на том, что Бог являет собой источник прогресса общества не в качестве непосредственной причины, а как сущность, с которой «человек соотносится как с некоторой своей целью»9; подобный подход отрицает социальную структуру как нечто замкнутое и неизменное, способствуя пониманию неизбежности ее эволюции и развития.

Созданная св. Августином трактовка развития земного сообщества не могла не стать объектом пристального внимания. Утверждая, что историческое время представляет собой не замкнутый круг, а открытый в будущее луч10, ибо самим божеством поставлена цель, к которой идет и придет человечество в конце своей истории, теолог предлагает двоякую периодизацию развития града земного. Однако ни в первом, ни во втором случае эта периодизация не основывается на оценке этапов духовного совершенствования человека. С одной стороны, св. Августин выделяет в качестве важнейших стадий социального прогресса семью, город и мир11, что представляется достижением по сравнению с учением античных авторов в той мере, в какой последний термин не включает в себя государственное устройство, идентичное у теолога понятию «город». С другой стороны, предлагается периодизация, отчасти дублирующая историю, представленную в Евангелии от Матфея. Со времен после Рождества Христова автор признает единственным значимым событием лишь Страшный Суд, знаменующий собой, что «земной град не будет вечным»12.

Христианская социальная доктрина привнесла в философию истории идею прогресса, пусть и понятую сугубо теологически, обнаруживая источник позитивных изменений в общественной жизни лишь в нравственном совершенствовании личности.

В Новое время в философии истории сформировался целый ряд направлений, характерной чертой которых стали попытки синтезировать общественные учения христианских авторов и концепции античного периода. Чаще всего они заканчивались созданием эклектичных построений, походивших на античные или христианские лишь по форме. По существу же они представляли собой противоречивые теории, нередко далекие от гуманистических принципов.

Эклектика неизбежно приводила к противоречию между идеей становления государства и представлениями о естественном праве. По мнению Н. Макиавелли и Т. Гоббса, естественное состояние заключалось в непрестанной войне человека с человеком, основным побудительным мотивом которой выступала личная материальная выгода. Переход же к обществу трактуется ими скорее не как изменение, а лишь как упорядочение подобного положения дел: в новых условиях право сильного остается столь же важным, как и ранее, а непримиримая вражда перемещается с уровня отдельных личностей на уровень народов и государств.

Воссоздание элементов теории общественного договора фактически в тех же формах, в каких они мыслились в античности, обусловило и границы прогностических возможностей новых концепций. И Н. Макиавелли, и Г.

Марксизм и теория постиндустриального общества

Среди классических концепций, которые до сих пор вызывают споры и порождают новые теории, нельзя не выделить социальную доктрину марксизма, который вобрал в себя многие достижения философской мысли своего времени.

Важнейшим системообразующим принципом марксовой теории является материалистический подход к пониманию истории. Примером его использования может служить знаменитый фрагмент из предисловия к работе «К критике политической экономии». «В общественном производстве своей жизни, - писал К. Маркс, - люди вступают в определенные, необходимые, от их воли не зависящие отношения - производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания. Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание»34.

На основе постулата о первичности производства по отношению к другим сторонам социальной жизни основатели марксизма стремились осмыслить все сферы человеческой жизни, исследуя проблемы, прослеживаемые на самых разных этапах развития общества.

К середине XIX столетия, периоду, на который пришлось творчество основоположников марксизма, развитие как европейских, так и азиатских наций давало значительный материал для исторических обобщений. Стала очевидной последовательная сменяемость хозяйственных систем; столь же несомненной представлялась и обусловленность политического развития эволюцией экономического базиса. Все прежние формы организации общества, за исключением родовой общины, представлялись связанными воедино самим фактом доминирования экономических отношений над всеми другими сторонами жизни, что позволяло рассматривать их в качестве составляющих единого по своей глубинной сущности состояния.

Однако наряду с пониманием внутреннего единства экономической эпохи как никогда ранее осознавалась и ее разделенность на внешне отличные друг от друга формы организации производства и модели социального взаимодействия. Поэтому вторая сторона проблемы периодизации истории неизбежно оставалась связана с осмыслением хода социальных изменений, сопровождавших движение от одной конкретной формы общественной организации к последующей. Обе эти задачи была разрешены основателями марксизма в их теории общественного прогресса. Создав двухуровневую модель периодизации на основе выделения общественных формаций и способов производства, рассмотрев переходы от одной общественной формации к другой и от одного способа производства к другому как социальные и политические революции соответственно, К. Маркс придал картине истории вид системной научной теории, обладающей мощным прогностическим и футурологическим потенциалом.

К. Маркс не посвятил периодизации общественного развития отдельную работу или цикл работ; замечания, ценные для понимания предмета, разбросаны во многих его произведениях. Особое значение для осмысления этой составляющей марксовой доктрины является термин «общественная формация», впервые использованный им в 1851 году в работе «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта». Рассматривая события периода Великой французской революции, К.Маркс отметил, что переход идеологов буржуазии с революционных позиций на контрреволюционные произошел тогда, когда новые порядки стали господствующими, когда сложилась новая общественная формация. Через семь лет, в 1858 году, в Предисловии к работе «К критике политической экономии» К.Маркс вводит термин «экономическая общественная формация», тем самым конкретизируя понятие «общественной формации» и определяя сферы применения каждого из терминов. «В общих чертах, - писал К.Маркс, - азиатский, античный, феодальный и современный, буржуазный способы производства можно обозначить как прогрессивные эпохи экономической общественной формации... буржуазной общественной формацией завершается предыстория человеческого общества» . Автор дает понять, что существует историческая эпоха, которая является «общественной формацией» и имеет своими основными признаками экономические черты, объединяя ряд способов производства на основании общих им всем характеристик.

Понятие «экономическая общественная формация» свидетельствует о том, что главной чертой, свойственной всем включенным в нее периодам, К.Маркс считал экономический характер жизнедеятельности общества, то есть такой способ взаимодействия между членами социума, который определяется не религиозными, нравственными или политическими, а в первую очередь хозяйственными, экономическими факторами. Данный термин используется только применительно к периоду, характеризующемуся господством в общественной жизни отношений, базирующихся на частной собственности, индивидуальном обмене и возникающей вследствие этого эксплуатации.

При этом, К.Маркс и Ф.Энгельс используют термин «экономическая общественная формация» как для обозначения отдельного исторического периода, характеризующегося указанными выше особенностями, так и для описания ряда исторических состояний, каждое из которых обладает теми же основными признаками. Так, предостерегая от представления, что фазы социальной эволюции являются стадиями, между которыми не существует переходных периодов и переходных форм общественных отношений, К.Маркс писал: «Так же, как и при последовательной смене различных геологических формаций, при образовании различных экономических общественных формаций не следует верить во внезапно появившиеся, резко отделенные друг от друга периоды».

Ценностная составляющая личности в современном обществе

Вопрос ценностей является наиболее дискутируемым в современной науке и может быть разрешен разве что на основе тщательного сравнения того, что представляет собой та или иная система ценностей с тем, что говорит нам о человеке и обществе вся система научных знаний. Значения и ценности являются производными как от системы знания, универсальных законов мира, так и от исторического и религиозного опыта. Изучение значений может так же подвинуть нас на пути понимания универсальных законов. Сегодня новая концепция экоцентризма приходит на смену антропологизму: не человек в центре вселенной, а человек для поддержания вселенной. Здесь же борются две ключевые тенденции 21 века -фундаментализм и космополитичная толерантность.

Системы ценностей играют важную роль в обществе. Они обеспечивают культурную основу для лояльного отношения к тому или иному экономическому и политическому порядку. Взаимодействуя с экономическими и политическими факторами, системы ценностей определяют лицо социальных преобразований.

Культура в контексте ценностей может быть определена как «стратегия выживания», потому что в любом социуме, сумевшем сохраниться на протяжении длительного исторического периода, культура находится с экономическими и политическими системами в отношениях взаимного благоприятствования206.

Философские воззрения, основополагающие ценности, социальные отношения, обычаи и общие взгляды на жизнь значительно отличаются в разных цивилизациях. Возрождение религии в большей части мира усиливает эти культурные различия. Культуры могут изменяться, и природа их влияния на политику и экономическое развитие может различаться в разные исторические периоды. И все же очевидно, что основные различия политического и экономического развития различных цивилизаций имеют корни в различии культур. Восточно-азиатский экономический успех обусловлен восточно-азиатской культурой, как и трудности, с которыми столкнулись восточно-азиатские страны на пути построения стабильных демократических систем. Причины провала установления демократии в большей части мусульманского мира во многом кроются в исламской культуре. Развитие посткоммунистических обществ Восточной Европы и на пространстве бывшего СССР определяется цивилизационной идентификацией.

Перемены, произошедшие в последние десятилетия в экономической, технической и социально-политической сферах, обусловили серьезные сдвиги в культурных основах современного общества. Изменилось все: стимулы, побуждающие человека к работе, противоречия, становящиеся причинами политических конфликтов, религиозные убеждения людей, их отношение к разводам, абортам, гомосексуализму, значение, которое человек придает обзаведению семьей и детьми. Изменилось даже то, чего люди хотят от жизни. За последние годы мы стали свидетелями начала огромных перемен в идентификации народов и символах этой идентификации. Мир, включая социальные структуры, политические устройства и экономические порядки, стал выстраиваться вдоль новых линий - культурных.

Все эти перемены происходят постепенно, в свою очередь, отражая изменения в процессе формирования человека, определяющие лицо различных поколений. Так, среди старших членов общества по-прежнему широко распространены традиционные ценности и нормы, тогда как группы молодежи все больше становятся привержены новым ориентациям. По мере того, как молодое поколение взрослеет и постепенно вытесняет старшее, происходит и трансформация мировоззренческой парадигмы общества.

Традиции и обычаи определяли жизнь людей большую часть истории человечества. При этом, исторически очень небольшое количество исследователей уделяли этому значительное внимание. Философы Просвещения крайне негативно относились к традиции. Первоначальный смысл традиции - передавать что-либо кому-либо с целью сохранения. В Римской империи слово «традиция» было связано с правами наследования имущества. В средние века понимание традиции в современном значении не существовало, поскольку весь мир вокруг был традицией. Идея традиции -продукт модернити. Институциональные изменения в эпоху модернити, как правило, касались только общественных институтов - правительства и экономики. В обыденной жизни люди продолжали жить традиционно. В большинстве стран семейные ценности, тендерные различия продолжали находиться под сильным влиянием традиции и не претерпевали изменений.

В современном обществе происходят два ключевых изменения традиции. В западных странах не только общественные институты меняются под воздействием традиции, но и обыденная жизнь претерпевает изменения. Большая часть обществ, которые всегда оставались строго традиционными, освобождаются от власти традиций.

Э. Гидденс говорит об «обществе после традиции» . Конец традиции не означает, что традиция исчезает, как хотелось бы философам Просвещения. Наоборот, она продолжает в разных формах существовать и распространяться. Но традиция имеет совершенно другое значение. Раньше традиционные действия поддерживались своими символами и ритуалами. Сегодня традиция становится отчасти «выставочной», «музейной», превращаясь иногда в китч, в сувенирные народные промыслы, которые можно купить в любом аэропорту. Отреставрированные памятники архитектуры, или берберские поселения в Африке, возможно, очень точно воспроизводят традицию своего времени, но из этой традиции «ушла жизнь», традиция превратилась в охраняемый объект.

Очевидно, что традиция необходима обществу, и, скорее всего, будет существовать всегда, поскольку через традицию происходит передача информации от поколения к поколению. Например, в образовательной среде все очень традиционно. Традиционны не только изучаемые дисциплины, без интеллектуальной традиции современные ученые не знали бы, в каком направлении двигаться. Но в той же академической среде постоянно преодолеваются границы традиции и происходят изменения.

С уходом традиции мир становится более открытым и подвижным. Автономия и свобода могут заменить скрытую силу традиции и способствовать диалогу. Свобода, в свою очередь, несет новые проблемы. Общество, которое живет по другую сторону от природы и традиций, как делает это Западное общество, постоянно сталкивается с проблемой выбора. А процесс принятия решений неизбежно приводит к росту пристрастий. Понятие пристрастия раньше распространялось только на алкоголь и наркотики. Сегодня любая область жизни может быть связана с пристрастием. Человек может пристраститься к работе, спорту, еде, любви - практически ко всему. Гидденс полностью связывает этот процесс с уходом традиции из структуры общества.

Вместе с изменением традиции меняется самоидентичность. В традиционных ситуациях самоидентификация определяется, как правило, стабильностью социальной позиции личности в обществе. Когда традиция заканчивается, а основным становится выбор стиля жизни, личность не выходит на свободу. Самоидентичности приходится создаваться и воссоздаваться чаще, чем прежде. Этим объясняется необычайная популярность всякого рода терапий и консультаций на Западе. «Когда Фрейд создавал психоанализ, он думал, что создает лечение для невротиков. В результате получилось средство для возобновления самоидентичности на ранних стадиях децентрализованной культуры»210. Таким образом, постоянно идет война свободы и автономии с пристрастиями и принуждениями.

 

Возможно, будет полезно почитать:

• Значение игральных карт при гадании для предсказания будущее ;
• Евангельская история «Жены-мироносицы у Гроба Господня» ;
• Деревенская магия: заговоры, заклинания, защита ;
• Духовно – теоретическая, духовно- практическая деятельность ;
• Вызов гномика исполняющего желания он добрый ;
• Первые впечатления и мысли ;
• Святые равноапостольные братья кирилл и мефодий - просветители славян Просветители земли русской кирилл и мефодий ;
• Сильный заговор на обидчика, который можно читать на расстоянии Наказать обидчика заговор очень сильный мужчину ;